Советский нквд перешедший границу с японией. Генрих люшков: предатель из нквд, который хотел убить сталина. Более чем успешная карьера…

Комиссар госбезопасности 3-го ранга. Б 1934-1936 п. заместитель начальника секретно-политического отдела НКВД СССР. В отрезок времени с 2 по 30 декабря находился в Ленинграде, где, по поручению Сталина, прямо участвовал в расследовании обстоятельств убийства С.М. Кирова. В 1937 - начале 1938 г. Люшков, в то время руководитель Дальневосточного управления НКВД, по сталинскому заданию стоял во главе арестами, расстрелами в крае (за единственный год было репрессировано 250 тысяч джентльмен, из них 7 тысяч расстреляно), депортацией в Среднюю Азию возле 200 тысяч корейцев. Как самый-самый оптимальный и достойный, он представлял Колыму в Верховном Совете СССР. Но не долговременно. В середине 1938 г. два бандита высокого ранга Лев Мехлис и Михаил Фринов-ский приехали наводить порядок посреди местных чекистов. Люш-кову было предложено уехать в Москву. Политбюро якобы решило обратить его на работу в центральный аппарат НКВД. Но бывалый чекист понял, что означает это повышение. В темное время суток с 12 на 13 июня, прихватив ценные документы, под видом инспекционной поездки (по должности он командовал и местными пограничными войсками) Люшков перешел рубеж с Маньчжоу-Го (Маньчжурии). В дальнейшем Люшков сотрудничал с японской разведкой, выдал им полно секретной информации. Он был интернирован и посажен в харбинскую тюрьму. В августе 1945 г. отступавшие японцы расстреляли хоть отбавляй знавшего перебежчика (Книжное обозрение. 1990. 26 окт. С. 6).

3 июля 1938 г. в беседа японской газете Иомиури Люшков заявил: Я до последнего времени совершал большие преступления перед народом, так как я активно сотрудничал со Сталиным в проведении его политики обмана и терроризма. Я в действительности предатель. Но я предатель только по отношению к Сталину... Таковы непосредственные причины моего побега из СССР, но этим занятие не исчерпывается. Имеются и больше важные и фундаментальные причины, которые побудили меня так делать.

Это то, что я убежден в том, что ленинские принципы перестали быть основой политики партии. Я в первый раз почувствовал колебания со времени убийства Кирова Николаевым в конце 1934 г. Этот эпизод был фатальным для страны так же, как и для партии. Я был тогда в Ленинграде. Я не только прямо занимался расследованием убийства Кирова, но и активно принимал участие в публичных процессах и казнях, проводившихся позже кировского дела под руководством Ежова. Я имел касательство к следующим делам:

1. Дело так называемого ленинградского террористического центра в начале 1935 г.

2. Дело террористического центра о заговоре супротив Сталина в Кремле в 1935 г.

3. Дело так называемого троцкистско-зиновьевского объединенного центра в августе 1936 г.

Перед всем миром я могу удостоверить с полной ответственностью, что все эти мнимые заговоры ни в жизнь не существовали и все они были преднамеренно сфабрикованы.

Николаев (душегуб Кирова. Сост.) разумеется не принадлежал к группе Зиновьева. Он был ненормальный мужчина, страдавший манией величия. Он решил пропасть, чтобы зайти в историю героем. Ото явствует из его дневника.

На процессе, проходившем в августе 1936 г., обвинения в том, что троцкисты сквозь Ольберга были связаны с германским гестапо, обвинения супротив Зиновьева и Каменева в шпионаже, обвинения в том, что Зиновьев и Каменев были связаны с так называемым правым центром" посредством Томского, Рыкова и Бухарина, на все сто сфабрикованы. Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Бухарин и многие другие были казнены как враги Сталина, противодействовавшие его разрушительной политике.

Сталин использовал благоприятную вероятность, представившуюся в связи с делом Кирова, для того, чтобы отбояриться от этих людей посредством фабрикации обширных антисталинских заговоров, шпионских процессов и террористических организаций.

Так Сталин избавлялся всеми мерами от политических противников и от тех, кто может сделаться ими в будущем. Дьвольские методы Сталина приводили к падению более того очень искушенных и сильных людей. Его мероприятия породили навалом трагедий. Это происходило не только благодаря истерической подозрительности Сталина, но и на основе его твердой решимости отделаться от всех троцкистов и правых, которые являются политическими оппонентами Сталина и могут представить собой политическую угроза в будущем... (Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. С. 183).

Так же читайте биографии известных людей:

Генрих Иоган Остерман Genrih Iogan Osterman

Обвинений было столько, что с лихвой бы хватило на десятерых. Под самый новый 1742 год огласили приговор Остермана Генриха Иоганна подвергнуть..

Иосиф ТЕЛЬМАН, кандидат исторических наук

Начальник 59-го Посьетского погранотряда вздрогнул от резкого телефонного звонка. Подняв трубку, он услышал голос начальника Управления НКВД по Дальнему Востоку, комиссара государственной безопасности 3-го ранга Генриха Самойловича Люшкова, которому, по сути, в крае принадлежала вся власть.

Мне надо встретиться на границе с очень важным агентом, который должен сообщить сведения государственной важности. Он приедет с сопредельной стороны. Через два часа буду у вас.

Прошло сравнительно немного времени, вот уже по тропе двигаются трое навстречу ценному агенту: сам Люшков и с ним два пограничника. Не доходя примерно километра до границы, остановились. Здесь сопровождающие будут ждать комиссара. Агент настолько ценный, что его никто не должен видеть - никто кроме самого Люшкова. Дальше он двинулся один. Шел дождь, сгустились сумерки и они поглотили шефа НКВД на Дальнем Востоке. Сверившись с картой, Люшков двинулся на запад. Через некоторое время он услышал окрик и навстречу ему выскочили солдаты пограничной охраны Маньчжоу-Го. Люшков поднял руки вверх. Через полчаса прибыл офицер с взводом солдат. Он обыскал Люшкова, отобрал два имевшихся у него пистолета и в окружении солдат отконвоировал в расположение штаба японской пограничной части.

Его долго ждали на советской стороне, но он не вернулся. Встреча с агентом - это был только повод, чтобы остаться одному и перебраться на другую сторону границы. Начальник заставы поднял тревогу. Застава была поднята по команде “В ружье!”. 100 пограничников прочесывали местность до утра. Более недели, до того как пришли вести из Японии, Люшков считался пропавшим без вести, предполагали, что его похитили и убили японцы.

Люшков был крупнейшим чином НКВД и наиболее информированным человеком, которому тогда удалось бежать из страны.

Из стенограммы допроса перебежчика Люшкова полковником Тэцудзиро Танака в разведотделе штаба японской Квантунской армии.

Вопрос: Вы решили бежать и получить здесь политическое убежище?

Ответ: Я почувствовал, что мне грозит опасность.

Вопрос: Какая именно опасность вам грозила?

Ответ: В конце мая я получил известие от близкого друга в НКВД, что Сталин приказал меня арестовать.

Вопрос: Чем вы вызвали гнев Сталина?

Ответ: Мне было поручено выявить недовольных чисткой в штабе Особой Дальневосточной армии, которой командует Блюхер. О положении в армии я должен был докладывать Сталину и Ежову. Но отыскать порочащие Блюхера факты я не смог и мне нечего было сообщить в Москву. Поэтому Сталин и Ежов решили, что я заодно с недовольными элементами. Они задумали вместе с Блюхером подвергнуть чистке и меня.

Вопрос: Расскажите о действиях НКВД на Дальнем Востоке.

Ответ: За время моей работы в Хабаровске с августа прошлого года и до сих пор арестованы за политические преступления 200 тысяч человек, семь тысяч расстреляны - это значительно меньше, чем в среднем по стране. Поэтому в Москве подумали, что я саботажник. Меня стали подозревать.

1 июля 1938 года в японских газетах появилось сообщение о бегстве Люшкова. Были помещены фотокопии его удостоверения начальника Управления НКВД по Дальневосточному краю, подписанное Ежовым, удостоверение депутата Верховного Совета СССР.

В последующие дни японские газеты опираясь на свидетельства Люшкова рассказывали подробно о кровавом терроре в СССР, о преступлениях сталинского режима. Так газета “Хакодате симбун” писала: “На Дальнем Востоке создана система лагерей для жертв террора, развязанного Сталиным внутри страны. По свидетельству Люшкова все показательные процессы, организованные после убийства Кирова, сфабрикованы от начала и до конца. Они готовились и проводились по личному указанию Сталина. В лагерях находится 4-5 миллиона человек. И это тот прогрессивный строй, который Сталин при помощи Коминтерна пытается навязать мировой цивилизации”.

Побег Люшкова вызвал растерянность в Кремле. Вопрос о нем обсуждался на заседании Политбюро и стал одним из поводов для смещения Ежова. Об этом свидетельствует заявление “железного наркома” в ЦК. Он писал Сталину: “Вина моя в том, что сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший начальник УНКВД Дальневосточного края предатель Люшков... не принял должных мер и тем самым дал возможность Люшкову скрыться в Японии”.

В конце ноября 1938 года Ежов пишет новое заявление Сталину, в котором опять кается: “Решающим был момент бегства Люшкова. Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе докладывать Вам (Фриновский был первым заместителем Ежова). Один был не в силах. Я понимал, что у Вас должно создаться настороженное отношение к работе НКВД”.

Генрих Самойлович Люшков родился в Одессе в 1900 году в еврейской семье бедного портного. С 16 лет начал работать конторщиком. В 1917 году по примеру старшего брата примкнул к революционному движению. Вступил в Красную гвардию, затем в партию большевиков. Уже в 20 лет стал начальником политотдела стрелковой бригады. С июня 1920 года в органах ВЧК. Работал в Одесской ЧК, затем в окружных отделах в Тирасполе, Вознесенске и Первомайске.

В 24 года Люшков становится начальником Проскуровского окружного отдела ГПУ. Это был довольно высокий пост. Уже через год его переводят в Харьков, который был тогда столицей Украины. В ГПУ республики он начальник информационно-осведомительного отдела, а позже секретно-политического отдела. Получив под свой контроль всю агентурно-осведомительную сеть ГПУ Украины, Люшков развернул кипучую деятельность. Руководитель ГПУ Украины Балицкий писал в характеристике на Генриха Самойловича, направленной в Москву: “Люшков сыграл значительную роль в развороте и ликвидации дел “Украинского национального центра” и “Военной офицерской организации” Личные выезды тов. Люшкова в районы, руководство агентурой, результативные допросы ряда крупных фигурантов во многом способствовали ликвидации упомянутых организаций”.

В августе 1931 года Генриха Самойловича переводят в Москву в центральный аппарат ОГПУ. Здесь он длительное время был заместителем начальника секретно-политического отдела - важнейшего подразделения главной советской спецслужбы. Непосредственно участвовал во многих акциях проведенных ОГПУ, затем НКВД. Вел допросы и утвердил обвинительное заключение по сфабрикованному ОГПУ делу “Российской национальной партии”. В декабре 1934 года участвовал в расследовании убийства Кирова. Принимал участие в следствии по “Кремлевскому делу”, по делу “троцкистско-зиновьевского центра” и др. После прихода Ежова на пост наркома внутренних дел был одним из немногих уцелевших сотрудников Ягоды.

Репрессии 1937 года охватили всю страну, обрушились и на сотрудников НКВД. Только за 1937 год было казнено более трех тысяч оперативников НКВД. Среди исчезнувших в этой кровавой мясорубке были Молчанов, заместители Ягоды Агранов и Прокофьев, а также начальники всех управлений НКВД в Москве и провинции. Только одному человеку из числа руководителей НКВД удалось избежать такого конца. Благодаря дружеским отношениям с Ежовым Люшков продержался в своей должности до лета 1938 года.

Однако из центрального аппарата Люшков был переведен Ежовым в Ростов. Он получил назначение начальником Управления НКВД Азово-Черноморского края. Уже в декабре 1936 года Ежов подвел первые итоги деятельности Люшкова в Ростове. Он отметил, что в Азово-Черноморском крае арестовано свыше 200 троцкистов. Когда в июле 1937 года Люшков возглавил НКВД на Дальнем Востоке, он в первую очередь арестовал как японских шпионов бывшего начальника Управления НКВД Дальневосточного края Дерибаса и его заместителей. Отправил он за решетку и многих других “тружеников чекистских органов”.

На торжественном заседании в Хабаровске, посвященном 20-летию органов ВЧК-НКВД в декабре 1937 года секретарь крайкома ВКП(б) Стацевич говорил:

“Здесь на Дальнем Востоке долго действовали враги народа, сволочь, пытавшаяся продать наш цветущий край японскому империализму. Чекисты во главе с тов. Люшковым разгромили шпионские гнезда, но капиталистические государства будут и впредь засылать к нам в тыл шпионов и диверсантов”.

Люшков вместе с секретарем крайкома и прокурором края составляли тройку при Управлении НКВД, которая решала судьбу сотен людей, выносила как правило приговоры - смертная казнь. В этой тройке решающее слово принадлежало Люшкову. Последнее заседание тройки с его участием состоялось 8 июня 1938 года - за неделю до его побега.

В своих первых интервью после бегства Люшков выступил в роли разоблачителя сталинского террора. Однако позднее, в японских газетах “Асахи” и “Токио-нин-нин” он старался изобразить себя активным участником якобы действующей в СССР организации, добивающейся смещения Сталина и его соратников.

О причинах, которые его побудили бежать за границу, Люшков рассказывал в своем дневнике, который начал вести вскоре после прибытия в Страну восходящего солнца. Отрывки из него были напечатаны в японских газетах. Он писал: “Почему я, человек, который занимал один из руководящих постов в органах Советской власти, решился на такой шаг как бегство? Прежде всего, я спасался от чистки, которая вот-вот должна была меня коснуться. Накануне я получил приказ из Москвы о переводе на новое место службы и о немедленном отбытии туда. Вызов руководящих работников в Москву с последующим их арестом стал в последнее время обычным. Передо мной была дилемма - подобно многим членам партии и советским работникам быть оклеветанным и расстрелянным как “враг народа” или же посвятить остаток жизни борьбе со сталинской политикой геноцида, которая приносит в жертву советский и другие народы.

Мое бегство поставило под удар мою семью и друзей. Я сознательно пошел на эту жертву, чтобы хоть в какой-то мере послужить освобождению от террористически-диктаторского режима Сталина”.

Вряд ли Генрих Самойлович писал это искренне. Пока он служил на высоких постах режиму Сталина и сам занимался чисткой, этот режим вполне его устраивал. Когда же над ним самим нависла угроза ареста и расстрела, он предпочел бегство. Не для борьбы с диктатурой Сталина он сбежал к японцам. Он спасал свою жизнь и только. Что касается семьи Генриха Самойловича. После его бегства была арестована и расстреляна его жена Инна, близкие и даже дальние родственники были также репрессированы.

Вряд ли японцы поверили Люшкову, когда он заявлял, что собирается остаток своей жизни посвятить борьбе со сталинской диктатурой. Перед самым бегством Люшкова под его руководством была осуществлена депортация корейцев с Дальнего Востока в Среднюю Азию. А размах репрессий на Дальнем Востоке достиг пика именно во времена, когда Люшков возглавлял Управление НКВД п

Люшкова допрашивали три недели в разведотделе Квантунской армии. Там майор, хорошо знающий русский язык, убедился по документам, что перед ним действительно Люшков имя которого ему было хорошо известно. Однако в то, что Люшков действительно хочет сотрудничать с японцами, не поверил. Решил, что за этим кроются какие-то замыслы советской разведки, провокация чекистов. Так и доложил своему начальству. Оно с такими выводами согласилось и решило передать обратно Люшкова советским властям. Нас мол, на мякине не проведешь. Однако на всякий случай решили сообщить в Токио. Из военного министерства пришел грозный приказ с соблюдением всех мер секретности доставить перебежчика в Токио. Все японские офицеры имевшие дело с Люшковым или просто видевшие его получили строжайший приказ о неразглашении этого дела.

В сопровождении подполковника японской армии перебежчик был доставлен в Токио. В целях конспирации они сошли с поезда за несколько остановок до японской столицы. Там их ждала машина с окнами, закрытыми занавесками. Люшкова отвезли на конспиративную квартиру недалеко от здания военного министерства. Начались долгие допросы-беседы. Их проводили офицеры японской разведи и контрразведки. Особую ценность для них имели полученные от Люшкова сведения о советской шпионской сети в Маньчжурии. Перебежчик выдал всех кого знал. Но главных резидентов и агентов советской разведки, таких как Рихард Зорге он не знал и не мог знать. Руководство и связь с ними осуществлялись непосредственно из центра, из Москвы.

Люшков рассказал японцам все, что знал о советских войсках на Дальнем Востоке. Это подтверждает и Масаюки Сагуэса, работавший в разведотделе японского Генштаба. Он свидетельствовал: “Большую значимость для разведки представляла информация Люшкова о боеготовности и о планах Особой Дальневосточной армии, о мерах по охране государственной границы, об экономическом положении дальневосточных районов”.

А вот что пишет полковник Кондзуми Контиро по поводу той информации, которую Люшков передал японской разведке: “Сведения, которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными. В наши руки попала информация о Вооруженных силах СССР на Дальнем Востоке, их дислокация, о строительстве оборонительных сооружений и важнейших укреплениях. В полученной от Люшкова информации нас поразило то, что войска, которые Советский Союз мог сконцентрировать против Японии, обладали, как оказалось, подавляющим превосходством. В тот период, те силы, которые мы могли использовать против Советского Союза, насчитывали всего 9 дивизий. Опираясь на полученные от Люшкова данные, 5-й отдел Генштаба пришел к выводу, что Советский Союз может использовать против Японии до 28 стрелковых дивизий, а при необходимости сосредоточить от 31 до 58 дивизий. Тревожным выглядело соотношение в танках и самолетах. Против 2000 советских самолетов Япония могла выставить лишь 340 и против 1900 советских танков только 170. До этого мы полагали, что советские и японские Вооруженные силы соотносились на Дальнем Востоке как три к одному. Однако фактическое соотношение оказалось равным примерно пять к одному. Это делало фактически невозможным осуществление ранее составленных планов военных операций против СССР”.

При активном участии Люшкова, а возможно по его подсказке, японский Генштаб развернул подготовку дерзкой и небывалой операции - убийству Сталина. Зачем она понадобилась деятелям Страны восходящего солнца и теперь трудно сказать. Во всяком случае, целесообразность данной операции в японском Генштабе никогда не ставилась под сомнение. Дело в том, что в это время военные круги в Токио готовили агрессию против СССР. На совещании под председательством начальника Генштаба такая операция под кодовым названием “Медведь” была утверждена.

Бегство Люшкова, испытывавшего к Сталину ненависть из-за краха карьеры, вынужденного изгнания и смерти близких (в расстреле своей семьи он не сомневался) делало операцию вполне реальной. В помощь Люшкову была сформирована группа из 6 боевиков-членов “Союза русских патриотов” в Маньчжурии. Подготовкой операции занимались полковники Утагава и Кавамото, и другие офицеры японской разведки.

Для Генриха Самойловича были изготовлены документы на имя Алексея Варского, служащего Харбинской торговой палаты.

По плану, разработанному японской разведкой при участии Люшкова, совершить убийство Сталина намечалось в Сочи. Сталин любил бывать в Мацесте. Он принимал там лечебные ванны. На это у него уходило несколько часов. В ванной комнате Сталин всегда был один. Люшков, когда был начальником Азово-Черноморского управления НКВД, сумел найти в охране Сталина слабое звено.

По рисункам Люшкова в лагере в Чанчуне соорудили макет ванного корпуса в натуральную величину, где боевики отрабатывали слаженность своих действий. Во время тренировок в девяти случаях из десяти “охранники” опаздывали с контрмерами. Офицеры Генштаба, проверявшие готовность группы, пришли к заключению, что операция “Медведь” имеет все шансы на успех. (См.: Д.Прохоров, О.Лемехов “Перебежчики”. М., “Вече”, 2001).

Планировалось, что группа террористов перейдет турецкую границу, доберется до Сочи. Через подземные коммуникации они должны были попасть в павильон Мацесты, где принимал ванны “вождь народов” и застрелить его.

В начале января 1939 года группа Люшкова в сопровождении офицера разведки Хасэбэ, прибыла в Дайрен. Затем соблюдая все меры предосторожности, отбыла в Неаполь на пароходе “Азия-мару”. В Неаполе группу встретил майор Такэнака. Он оформил въездные визы в Турцию и проводил группу на пароход “Талес”, который направлялся в Стамбул. 19 января японский военный атташе в Стамбуле Митио Арикура встретил пароход на катере в море. Люшков с группой и Хасэбэ пересели в катер, который их доставил в малолюдный уголок порта. Оттуда на трех машинах группа отправилась в не очень приметную гостиницу.

Согласно плану, операции боевики должны были перейти советско-турецкую границу у селения Борчка. Здесь на берегу речки Моруха, вглубь советской территории уходила расселина мало кому известная и не охраняемая пограничниками.

24 января в 7 часов вечера авангард из трех террористов вышел из Борчки, через час в путь двинулись остальные четверо. Без осложнений группа добралась до границы. Гуськом двигались по восточному скалистому берегу Моруха. Однако когда боевики вошли в расселину, то из глубины ее и с западного берега на группу обрушился внезапно огонь из пулеметов и винтовок. Шедшие впереди боевики Лебедев, Малхак и Сурков были убиты. Остальным удалось бежать. Стало ясно, что советские пограничники были предупреждены и операция “Медведь” провалилась (См.: Д.Прохоров, О.Лемехов, - указ. соч.). Впоследствии выяснилось советский агент Борис Бжеманьский, служивший переводчиком в министерстве иностранных дел Маньчжурии предупредил Москву о готовящемся теракте.

Арикура, Хасэбэ и остатки группы срочно покинули Борчку. Арикура отправил в Токио телеграмму “Сакура опала” (Если бы операция удалась. Арикура послал бы другую телеграмму: “Хризантема расцвела”).

По поводу случившегося на границе английская газета “Ньюс Кроникл” от 29 января 1939 года писала: “Как сообщило агентство ТАСС, 25 января погранвойска Грузинской ССР уничтожили трех человек, пытавшихся перейти границу со стороны Турции. Эти трое - троцкисты, пользующиеся поддержкой фашистов. У убитых найдены пистолеты, ручные гранаты и подробные карты местности. Целью преступной группы было убийство Иосифа Виссарионовича Сталина, находившегося в Сочи. Однако пограничники заблаговременно узнали о преступном плане и истребили злоумышленников. Нарком иностранных дел Литвинов выразил решительный протест, в связи с тем, что Турция сделалась базой антисоветских провокаций”.

Алексей Рыбин, служивший в охране вождя, писал: “Была ли у террористов возможность в Мацесте расстрелять Сталина? Никакой. Внутренняя охрана насчитывала около 200 сотрудников. Внешнее кольцо составлял отряд пограничников. Хвостовая группа сопровождения была еще до войны вооружена автоматами. На самой Мацесте действовали более 50 сотрудников. Мы там появлялись за три часа до приезда Сталина и подвергали проверке все. Почти безлюдная территория Мацесты и прилегающий к ней лес прочесывались. Все подозрительные лица проверялись”.

При активном участии Люшкова японская разведка разработала и пыталась осуществить другой план уничтожения Сталина. Была создана новая группа боевиков и опять из русских эмигрантов. Накануне 1 мая 1939 года террористы должны были установить в Мавзолее Ленина мощную мину с часовым механизмом. Взрыв был намечен на 10 часов утра, когда на трибуну поднимутся Сталин и другие советские руководители. Однако и эта авантюра провалилась. Борис Бжеманський по кличке Лео сообщил о готовящейся акции и на этот раз террористов захватили при переходе границы.

После провала планов покушения на Сталина, получивших название “Операция “Медведь” Генрих Самойлович еще 6 лет продолжал сотрудничать с разведкой японского Генштаба. Консультировал главным образом по вопросам внутреннего положения СССР, обстановки на Дальнем Востоке. Ему присвоили псевдоним Маратов, выделили конспиративную квартиру. Чтобы не скучал, подобрали любовницу, японку, которая одновременно обеспечивала постоянную слежку за бывшим комиссаром государственной безопасности. Генрих Самойлович в дальнейшем работал в “Бюро по изучению Восточной Азии, находившемся в ведении 2-го управления (разведка) японского Генштаба. Там Люшков готовил по материалам советской печати и радиопередач сводки об экономическом положении и внешней политике СССР.

О пребывании Люшкова в Стране восходящего солнца полковник Ябе Чута рассказывал американскому историку Элвину Куксу: “Он был очень умен и работал усердно, все время что-то читал и писал. На случай войны Люшков приготовил антисталинские речи и тексты листовок. Переводчики уморились, вынужденные переводить за Люшковым до 40 рукописных страниц в день”.

Генрих Самойлович писал и собственную биографию и размышления о Сталине и даже оставил критический разбор “Краткого курса истории ВКП(б)”.

Выступал Люшков и в роли советника разведотдела Квантунской армии. Так, с целью разработки подрывных акций против СССР он в сентябре-октябре 1944 года находился в Харбине, проживал в гостинице “Нью-Харбин” под видом японского служащего Като Тадаси.

Когда советские войска вступили на территорию Маньчжурии перед японским командованием встал вопрос - что делать с Люшковым? Решали его судьбу начальник штаба Квантунской армии Янагита и начальник военной миссии в Дайрене Такэока. Решение Янагиты как старшего начальника было однозначным: если Люшков откажется от самоубийства - убить. Японцы считали, что он слишком много знает, и целесообразно его уничтожить.

На допросе в Управлении контрразведки “Смерш” Забайкальского фронта Такэока рассказал, что Люшков отказался покончить жизнь самоубийством и требовал организовать ему побег. Тогда сделав вид, что он не возражает против побега, Такэока предложил Люшкову пойти в порт и подыскать подходящее судно. И вот, что далее показал на допросе в “Смерше” Такэока о том как был убит Люшков: “Спустившись со второго этажа к выходу во двор, я быстро зашел вперед и внезапно из имевшегося у меня браунинга выстрелил ему в левую сторону груди”.

О дальнейших событиях дал показания в том же управлении “Смерш” офицер разведки военной миссии в Дайрене Аримаца Кадзуо:

“Во дворе миссии раздался выстрел. Выбежав во двор, я увидел лежащего на земле человека в штатском рядом с которым стояли Такэока и Ивамото. В руке Такэока был браунинг. Такэока приказал нам отнести труп в заднюю часть двора. Когда мы стали его поднимать человек застонал. Такэока приказал мне его задушить, но я отказался делать это. Я взял его пистолет и выстрелом в висок убил этого человека”.

Той же ночью прибыв на квартиру генерала Янагиты, Такэока доложил ему, что приказ выполнен. Люшков убит. По распоряжению генерала Янагиты он был кремирован под видом покончившего самоубийством японского военнослужащего Ямагути Тосикадзу.

“Секрет”
- See more at.

Генрих Самойлович Люшков В органах госбезопасности Люшков пришелся ко двору и начал стремительную карьеру. 7 августа 1931 года его перевели в Москву, в центральный аппарат ОГПУ-НКВД, а через несколько месяцев он оказался в Берлине, где выведывал военные секреты авиастроительной фирмы «Юнкерс». Не очень понятно, как он это делал, так как немецкого, впрочем, как и других иностранных языков, Люшков не знал, но по результатам его секретной командировки получился обстоятельный доклад, попавший на стол самому Сталину и, возможно, запомнившийся вождю. Впрочем, дальше вверх по карьерной лестнице Люшков двинулся не в сторону промышленного шпионажа, а в направлении разоблачения внутренних врагов советской власти. В 1933 году Генрих Самойлович в должности заместителя начальника секретно-политического отдела ОГПУ фабриковал дело «Российской национальной партии» (так называемое «дело Славистов») и лично допрашивал арестованных. В декабре 1934 года был откомандирован в Ленинград, где принимал активное участие в расследовании убийства Кирова.

Люшков явно пользовался расположением всесильного наркома внутренних дел Генриха Ягоды. С 1935 года, получив звание комиссара госбезопасности третьего ранга, он лично готовил тексты докладов и записок наркома в ЦК. В центральном аппарате ГПУ Люшкова считали правой рукой Ягоды. Нарком бросал своего протеже на «раскрытия» таких ответственных дел, как «кремлевское» и «троцкистско-зиновьевского центра», поручал ему подготовку открытого московского процесса в августе 1936 года. В сентябре Ягода был снят с должности наркома внутренних дел, а в январе 1937 года арестован. В центральном аппарате НКВД новый нарком Николай Ежов произвел грандиозную чистку. Под нож попали все более-менее заметные сотрудники Ягоды. Исключением оказался только Генрих Люшков. Он был знаком с Ежовым еще по расследованию убийства Кирова, причем тогда они не раз конфликтовали из-за попыток Николая Ивановича контролировать следствие. Однако спустя два года Ежов, вопреки своим правилам, не стал припоминать старые распри. Люшков вдруг оказался у него в фаворе. Вчерашние коллеги Генриха Самойловича давали против него показания, но «стальной нарком» приказывал следователям переписывать протоколы, убирая оттуда все упоминания о своём любимчике. Люшков в это время получил новый ответственный пост - начальника УНКВД по Азово-Черноморскому краю. На юге Люшков не только руководил набиравшими размах репрессиями, но и занимался укреплением системы охраны мест отдыха руководителей партии и советского государства, в том числе дачи самого Сталина в Мацесте. Со своими обязанностями он справлялся очень хорошо. В начале лета 1937 года его вызвали в Москву, наградили орденом Ленина, и перекинули на еще более важное направление - на Дальний Восток. Перед отъездом Люшков получил личную аудиенцию у самого Сталина. Люшков получил от вождя три секретных задания: следить за маршалом Блюхером, лично арестовать начальника авиации Дальневосточной армии Лапина и предыдущего начальника УНКВД по Дальнему Востоку Балицкого. Последнего Люшков знал еще с двадцатых годов по совместной работе на Украине, но как сам он вспоминал впоследствии, «если бы при получении этих заданий я проявил какие-нибудь эмоции или колебания, то не вышел бы из Кремля». Новому начальнику управления НКВД по Дальнему Востоку была высочайше разъяснена вся важность его будущей работы - Япония тогда считалась потенциальным врагом СССР № 1, а вся обширная приграничная территория кишмя кишела затаившимися врагами советской власти. Окрыленный напутствием вождя Люшков умчался к новому месту службы. На Дальнем Востоке он "развернулся". Первым делом Люшков арестовал сорок местных руководителей НКВД. Все они как на подбор оказались "активными участниками" правотроцкистской организации. Внутричекистскими кадровыми вопросами дело не ограничилось. Комиссаром госбезопасности третьего ранга Г. С. Люшковым было задумано, организовано и блестяще претворено в жизнь одно из первых в СССР переселений народов - все корейцы, бывшие к своему несчастью, гражданами Советского Союза были высланы в Среднюю Азию. По результатам такой бурной деятельности Генрих Самойлович мог рассчитывать на очередной орден, но он каким-то шестым чувством почуял, что дело пахнет керосином - надвигалась новая чистка органов. Люшков решил не дожидаться ареста и начал готовиться к побегу. Сначала он позаботился о семье. Для своей падчерицы, которая часто болела в дальневосточном климате, он выхлопотал в Москве разрешение пройти курс лечения в Польше, и отправил жену Нину Люшкову-Письменную вместе с девочкой через всю страну на запад. Как оказалось, не зря. 26 мая 1938 года пришла телеграмма от Ежова: Люшкова переводят с повышением в Москву. Поняв, что его вызывают в столицу для ареста, чекист бодро ответил, что счастлив оправдать доверие партии. В начале июня он получил от жены телеграмму с оговоренными заранее словами: «Шлю свои поцелуи». Это означало, что семья в безопасности. 12 июня 1938 года начальник дальневосточного НКВД выехал с инспекцией в приграничную зону. Под утро он заявил, что ему необходимо лично встретиться с особо важным маньчжурским агентом-нелегалом, и в сопровождении начальника заставы двинулся к контрольно-следовой полосе. Оставив попутчика в лесу, он приказал подождать себя минут сорок, и ушел на ту сторону. Пограничник прождал два часа, затем поднял заставу в ружье. До утра бойцы прочесывали окрестности, но высокого начальника не нашли. Утром 13 июня человек в полевой форме с тремя малиновыми ромбами на петлицах и орденами на груди набрёл на маньчжурского пограничника и на ломаном японском приказал отвести себя в штаб. Там поначалу испугались такого подарка и робко доложили о госте начальству. Через несколько дней Люшков уже был в Токио. Побег тщательно скрывался и японской, и советской сторонами, но в СССР скоро сделали соответствующие оргвыводы. Предательство Люшкова стало одной из причин смещения его покровителя Ежова и одним из главных пунктов обвинения стального наркома. 24 июня информация о переходе какого-то важного чекиста к японцам появилась в рижской газете. Еще через несколько дней эту новость, уже с упоминанием фамилии Люшкова подхватила немецкая пресса. Японцы решили, что скрывать беглеца нет смысла. 13 июля в токийском отеле «Санно» состоялась пресс-конференция. Охранников в штатском на ней было больше, чем журналистов - японцы серьезно опасались покушения на перебежчика. Сначала Люшков выступил перед иностранными журналистами, а потом перед японскими. Он продемонстрировал своё служебное удостоверение и корочки депутата Верховного совета, рассказал, что он противник не СССР, а сталинизма, подробно остановился на размахе репрессий в Советском Союзе. В кабинетах японских разведчиков Люшков был гораздо более разговорчивым. Он подробно расписал места расположения частей Красной армии на Дальнем Востоке, их численность, систему развертывания войск в случае начала военных действий. Японский генштаб был неприятно поражен численным перевесом советских войск, которые намного превосходили японские не только в живой силе, но и по количеству самолетов и танков. Правдивость слов перебежчика подтвердилась во время произошедших вскоре столкновений на озере Хасан и Халхин-Голе. Кроме того, чекист выдал новым хозяевам всех советских агентов, о которых знал, в том числе завербованного НКВД белого генерала Семёнова. Информацией Люшкова серьезно заинтересовался немецкий Абвер. Адмирал Канарис послал в Токио своего личного представителя, полковника Грейлинга, который по результатам разговоров с бывшим чекистом составил толстенный доклад. Москва требовала от своего резидента в Японии Рихарда Зорге узнать, что именно разболтал немцам Люшков, но всемогущий агент Рамзай смог переснять всего несколько страниц этого доклада. Впрочем, и по ним было ясно, что Люшков не скрывал ничего. В обмен на все эти сведения Генрих Самойлович попросил всего лишь найти его семью. Но тщательные поиски в Польше и Прибалтике не дали результата. Позже выяснилось, что жена поторопилась с отправкой условленной телеграммы и 15 июня 1938 года была арестована вместе с дочкой ещё на территории СССР. До сих пор встречаются сведения, что Нину Письменную-Люшкову после жестоких пыток расстреляли, но на самом деле органы обошлись с ней мягко. 19 января 1939 года Люшкова-Письменная Н. В. была осуждена как член семьи изменника родины на 8 лет лагерей. 15 февраля 1940 года Особое совещание при НКВД пересмотрело её дело, постановило считать её отбывшей срок и отправило в пятилетнюю ссылку. В 1962 году Нина Письменная была полностью реабилитирована и перебралась в Латвию, где скончалась в 1999 году. Её дочь Людмила не сгинула, как утверждалось, в спецдетдоме, а воспитывалась родственниками и умерла в Латвии в 2010 году. Всего этого Люшков не мог знать, он лишь понимал, что его семья пропала. За это он решил мстить лично Сталину и предложил японцам организовать покушение на него. Во время работы на юге Люшков лично разрабатывал систему охраны дачи Сталина в Мацесте и задумал нанести удар по вождю именно там. Подготовленная группа из белоэмигрантов была переброшена японцами на советско-турецкую границу. Тщательно разработанный план одного из крайне немногочисленных реальных покушений на Сталина сорвался в последний момент - среди диверсантов оказался агент НКВД, о котором Люшков не знал. Переход границы не удался. После этого Люшков полностью прекратил общение с белоэмигрантами в Китае, опасаясь многочисленных советских агентов. Люшков был назначен старшим консультантом секретного отдела японского генштаба, который занимался разведкой, пропагандой и психологической войной против СССР. Бывший чекист регулярно знакомился с советской печатью и составлял обширные, но очень дельные доклады, выжимки из которых даже публиковались анонимно в японской прессе. Жил Люшков уединенно, мало гулял, интересовался только работой. Стиль его жизни не изменился, когда во время войны его перевели в штаб Квантунской армии. Размеренная работа перебежчика нарушилась в августе 1945 года. Вскоре после объявления Советским Союзом войны Японии следы Люшкова затерялись. По официальной версии, 19 августа начальник Дайрэнской военной миссии Ютака Такеока предложил Люшкову застрелиться, чтобы не попасть в советский плен, а после отказа застрелил чекиста сам. По другим свидетельствам, японцы хотели обменять перебежчика на попавшего в плен сына премьера Фумимаро Коноэ, а когда Люшков воспротивился, попросту задушили его. Обе эти версии кончаются одним: кремацией тела бывшего чекиста. То есть трупа Люшкова никто не видел, и это вызывает вопросы: зачем японцам уже после капитуляции, в панике бегства утруждать себя кремацией тела какого-то гайдзина? Встречаются косвенные свидетельства, что Люшкова видели в обезумевшей от страха толпе на вокзале Дайрэна на следующий день после его якобы смерти. Возможно, ему удалось бежать и дожить до старости где-нибудь в Австралии, а может быть он попал в плен и был расстрелян - еще в 1939 году в СССР его заочно приговорили к смертной казни. Как бы то ни было, после августа 1945 года непотопляемый Генрих Самойлович Люшков нигде не всплывал.

Телеграмма Тищенко была доложена начальнику раз­ведки П. Фитину. Тот дал указание представить имеющи­еся на Стеннеса материалы, а затем санкционировал встречу с ним. 14 марта 1939 года Тищенко посетил Стен­неса на его квартире. Во время состоявшейся беседы Стеннес заявил, что, по его мнению, мир стоит перед началом новой большой войны. А основным виновником этого является Гитлер, который, видя, что западные державы не оказывают на него серьезного давления, все больше наглеет. Более того, он активно начал готовиться к нападению на СССР.

На вопрос Тищенко, почему он столь откровенен, Стеннес ответил, что его основной целью является свер­жение Гитлера и создание демократической Германии. По убеждению Стеннеса, работа в этом направлении должна начаться с армии. А после начала войны лидерам антигитлеровской эмиграции следует создать правитель­ство новой Германии и добиться его международного признания. В заключение разговора Стеннес сообщил Тищенко, что в его обязанности советника Чан Кайши помимо охраны входит и руководство его разведкой. По­этому он мог бы на «джентльменской» основе делиться информацией с советскими представителями, но не рас­крывая своих источников. За это он просит только одно­го: когда придет время, помочь ему приехать в Германию через СССР.

В Центре внимательно проанализировали содержание беседы между Тищенко и Стеннесом. В результате было высказано мнение, что тот открыто выразил желание сотрудничать с советской разведкой, но не хочет быть простым источником информации, а был бы не прочь установить с Москвой политические связи. В связи с этим на Стеннеса, получившего псевдоним Друг, было заведено оперативное дело. Но удачно начавшиеся кон­такты вскоре оборвались. Возможно, это было связано с тем, что Тищенко отозвали в СССР, а замены ему не прислали.

Очередная встреча Стеннеса с представителем совет­ской разведки произошла в конце 1940 года. 25 ноября резидент ИНО НКВД в Токио Долбин, работавший под «крышей» представителя ТАСС, получил указание, под­писанное Л. Берией, разыскать Стеннеса и восстановить с ним связь. В декабре Долбин встретился со Стеннесом в Чунцине. Тот был рад возобновлению контактов и сооб­щил, что по-прежнему хотел бы посетить СССР, хотя условия для этого еще не созрели. Долбин доложил о состоявшейся встрече в Центр и предложил воспользо­ваться предстоящим прибытием в Москву жены Стенне­са, которая через СССР направлялась к нему в Китай. По мнению Долбина, она могла бы под предлогом «болез­ни» задержаться в Москве, а Стеннес получал повод навестить ее.

Предложение Долбина заинтересовало Берию. Он вызвал к себе заместителя начальника ИНО П. А. Су­доплатова и попросил его высказать свое мнение. Судо­платов поддержал идею Долбина, и для ее реализации в Шанхай, где Стеннес проживал с весны 1940 года, был направлен представитель Центра Василий Зарубин.

Зарубин выехал в Китай в январе 1941 года под прикрытием сотрудника Госбанка СССР. Он встретил­ся со Стеннесом на его вилле, расположенной во французском квартале Шанхая. Они обговорили усло­вия приезда Стеннеса в Москву, после чего тот напи­сал записку жене, рекомендовав ей Зарубина как свое­го хорошего друга по Китаю. Материальную помощь, предложенную Зарубиным, Стеннес решительно от­верг, заявив, что сотрудничает с советской разведкой не ради денег, а в соответствии с собственными убеж­дениями.

Касаясь сложившейся в мире политической ситуа­ции, Стеннес заявил, что Гитлер непременно нападет на СССР. Поэтому в интересах Москвы оказывать Ки­таю всестороннюю помощь, чтобы сковать японскую армию и не дать возможность Японии содействовать Германии в решении европейских вопросов, тем более что отношения между Берлином и Токио далеко не бе­зоблачны. Полученную от Стеннеса информацию Зару­бин передал в Центр 23 февраля 1941 года, добавив, что Друг пока не может выехать в Москву. Он, также сооб­щил, что посетивший Шанхай токийский корреспон­дент немецкой газеты «Франкфуртер цайтунг» Рихард Зорге сообщил Стеннесу, что отношения между Герма­нией и Японией носят исключительно напряженный характер. ,

Следующая встреча Зарубина и Стеннеса состоялась 9 июня 1941 года. На ней Стеннес сообщил, что по сло­вам крупного немецкого чиновника, недавно прибыв­шего из Берлина, Германия полностью закончила эко­номические и военные приготовления к нападению на Советский Союз. Само нападение было намечено на май, но отложено до середины июня. Согласно, разрабо­танному плану, война будет скоротечной и продлится не более трех месяцев. Эту информацию, учитывая ее важность, Стеннес просил немедленно передать в Мос­кву. 20 июня 1941 года Зарубин отправил в Центр шифротелеграмму, в которой говорилось: «В беседе со мной Друг категорически утверждал: на основе достоверных данных ему известно, что Гитлер полностью подгото­вился к войне с Советским Союзом. Друг предупрежда­ет нас, и мы должны из этого сделать соответствующие выводы» .

Выполнив данное ему поручение, Зарубин вернулся в Москву. Прощаясь с ним, Стеннес сказал, что в связи со сложившимся положением он считает своим долгом информировать СССР по важнейшим политическим воп­росам, и попросил дать ему для этого надежного связни­ка. При этом он добавил, что не оставляет надежды приехать в СССР.

Однако 22 июня началась Великая Отечественная вой­на, и поездка Стеннеса в СССР не состоялась. В то же время сотрудник внешней разведки в Токио Рогов пери­одически встречался со Стеннесом и получал от него информацию по вопросам германо-японских отношений, политике Японии и Германии в отношении Китая, и что самое важное - выступит ли Япония против СССР. В конце войны в Центр из Токио от одного из агентов в Китае поступило сообщение относительно Стеннеса. В нем предлагалось подключить его к работе антифашист­ских организаций «Свободная Германия» и «Свободные офицеры». Но в Москве один из руководителей развед­ки, не оставив своей подписи, наложил на сообщение следующую резолюцию: «Источник переоценивает лич­ность Друга. Он уже не такая крупная фигура, чтобы его местопребывание влияло на политику и взаимоотноше­ния государств» .

Не чувствуя поддержки, Стеннес высказал Рогову сомнение в целесообразности своего возвращения в Германию. Кроме того, он сказал, что американцы предложили ему сотрудничать с ними. Стеннес катего­рически отказался от этого предложения и в 1948 году вместе с войсками Чан Кайши отбыл на Тайвань. В Гер­манию Стеннес вернулся только в начале 50-х годов и сразу же включился в политическую деятельность. Тогда же с ним установили контакт сотрудники аппарата уполномоченного МГБ в Берлине. Стеннес заявил, что готов продолжать сотрудничество с советской разведкой в национальных интересах Германии. Однако Центр от­клонил предложение Стеннеса о работе «на чисто немецкой основе», и в 1952 году контакты с ним были прекращены.

В сентябре 1939 года в Чунцин прибыл новый посол СССР Александр Семенович Панюшкин. Одновременно он был назначен и главным резидентом ИНО НКВД в Китае. Совмещение должностей было вызвано крити­ческим положением в Китае и необходимостью скон­центрировать все усилия для противодействия японской агрессии и срыва ее планов по расколу Китая и созда­ния на его территории марионеточных государств. Кро­ме того, советское руководство хотело получать выве­ренные оценки ситуации на Дальнем Востоке, которые могли бы помочь принимать верные политические ре­шения в условиях приближающейся войны с Германией. Все эти задачи стали еще более актуальными после зак­лючения в июле 1939 года англо-японского соглашения (соглашение Арита-Крейги - английского варианта «дальневосточного Мюнхена», фактически направлен­ного против Китая), последующими уступками запад­ных держав Японии и начала в сентябре 1939 года вой­ны в Европе.

Одной из главных задач чунцинской резидентуры было не допустить усиления сепаратистских настроений в правительстве Чан Кайши и удержать его на позициях активного сопротивления японским захватчикам. С этой целью Панюшкину удалось установить доверительные отношения с целым рядом гоминьдановских деятелей, стоявших на позициях укрепления дружбы с СССР и продолжения антияпонской войны. Среди них были мар­шал Фэн Юйсян, заместитель Чан Кайши в военном комитете центрального правительства, сын Сунь Ятсена Сунь Фо, председатель парламента и председатель китайско-советского общества, вдова Сунь Ятсена Сунь Цинлин, заместитель начальника Генерального штаба китайской армии Бай Чунси, видный политический и общественный деятель Шао Лицзы, руководитель отдела пропаганды-в политуправлении военного комитета и на­чальник военной канцелярии Чан Кайши Хэ Яоцзу, представитель Чунцина в синьцзянском провинциаль­ном правительстве Чжан Юаньфу, видный ученый Го Можо и другие. При непосредственном участии Панюшкина нашим военным советникам удалось убедить Чан Кайши принять действеннее меры по срыву японского наступления, для чего был разработан план обороны города Чанцы. В результате этой операции, продолжав­шейся более 20 дней, японская армия потеряла около 30 тыс. солдат и офицеров. Достигнутый при обороне Чан­ша успех поднял боевой дух не только руководства Ки­тая, но и всего китайского народа.

В это время особую важность приобрели поставки в Китай советского оружия. Понимая, что без современно­го вооружения китайская армия не сможет продолжать сопротивление и вскоре будет вынуждена капитулиро­вать, Панюшкин весной 1940 года направил в Центр телеграмму, в которой рекомендовал срочно оказать Ки­таю дополнительную помощь вооружениями. А осенью 1940 года, когда Панюшкину стало известно, что Кун Сянси, Хэ Инцинь, Вэнь Вэньхао, Шао Лицзы и другие деятели из ближайшего окружения Чан Кайши настрое­ны пессимистично относительно советской помощи, он пригласил их на обед в советское посольство и заверил в том, что СССР готов и дальше содействовать Китаю в борьбе против Японии.

Другой заботой главной резидентуры в Чунцине стал наметившийся в 1940 году раскол между Гоминь­даном и КПК. Поэтому сотрудники резидентуры ис­пользовали все возможности для того, чтобы не допус­тить развязывания гражданской войны и разрыва со­трудничества между Чан Кайши и Мао Цзэдуном. В час­тности, резидент Панюшкин неоднократно встречался с Фэн Юйсяном, Сунь Фо, Чжан Юаньфу, Сунь Цин лин и в доверительных беседах убеждал их приложить максимум усилий для того, чтобы смягчить напряжен­ность между Гоминьданом и КПК, улучшить советско-китайские отношения и расширить Единый общенацио­нальный фронт как гарант успеха в войне с Японией. Такие же беседы он проводил и с представителями КПК Бо Гу и Е Цзяньином.

Однако, несмотря на все усилия советской стороны, в 1941 году отношения между Гоминьданом и КПК вы­лились в открытую войну. После нападения гоминьдановских войск на 4-ю Новую армию КПК, в результате которого был ранен и взят в плен ее командующий Е Тин и убит начальник штаба, в январе 1941 года Чан Кайши объявил о ее роспуске. Но еще до начала на­ступления гоминьдановских войск на 4-ю армию резидентура по согласованию с Москвой передала одному из лидеров КПК Чжоу Эньлаю достоверную информа­цию о намерениях Чан Кайши потребовать от коммуни­стов отвести армию от района Шанхая и возможной военной операции против нее. Кроме того, во избежа­ние резкого обострения отношений между Гоминьда­ном и КПК резидентура настоятельно рекомендовала Чжоу Эньлаю не считать Чан Кайши главным виновни­ком вооруженного столкновения, а считать таковым Хэ Инциня, которого необходимо разоблачить как про-японского элемента и врага Единого общенационально­го фронта Китая.

Главная резидентура в Чунцине своевременно ин­формировала Москву о внутренней и внешней политике Китая, о позиции Чан Кайши и его окружения в отно­шении СССР, Японии, США, Англии, Франции, дея­тельности в Китае американцев, англичан и немцев, о пронемецкой и прояпонской группировках в правитель­стве и Гоминьдане, о борьбе между Гоминьданом и КПК, а также внутри самого Гоминьдана. Кроме того, резидентура через свои каналы добывала информацию о военных планах Германии. Так, в мае 1941 года в Центр были направлены данные о главных направлениях про­движения фашистских войск, полученные от военного атташе Китая в Берлине.

Здесь интересно отметить, что ИНО НКВД в этот период тесно сотрудничал с Отделом международных связей Коминтерна. Примером такого сотрудничества может служить письмо Г. Димитрова Л. Берии от 15 сен­тября 1939 года:

«Дорогой товарищ Берия, приехавший китайский то­варищ Чжоу Эньлай привез с собой три вида шифра, которыми пользуется японская армия. Эти шифры захва­чены 8-й армией в боях с японцами.

Полагая, что указанные шифры могут представлять интерес для Вас, посылаю Вам в приложении к этому письму.

С товарищеским приветом, Г. Димитров» . После нападения Германии на Советский Союз глав­ной задачей резидентур, действующих в Китае, стало не просмотреть возможность нападения Японии на СССР и создания второго фронта на востоке. В связи с этим Центр незамедлительно потребовал перестроить работу резидентур на обслуживание нужд Великой Отечествен­ной войны. Для этого предлагалось:

пересмотреть всю имеющуюся агентурную сеть и всех подозрительных и малополезных информаторов срочно перевести на консервацию;

незамедлительно приступить к агентурному, а по воз­можности и к личному изучению служащих правитель­ственных учреждений и крупных политических деятелей, выявляя те их черты, которые могли бы быть использо­ваны для вербовки;

освещать исчерпывающим образом вопросы, имею­щие принципиальное значение, отбрасывая мелочовку .

Здесь надо отметить, что возможность нападения Японии была более чем реальна. Согласно плану «Кантокуэн», разработанному японским Генеральным шта­бом, численность Квантунской армии к 1942 году дос­тигла 700 тыс. человек, были усилены группировки в Маньчжурии и Северном Китае, появилась новая груп­па войск в Корее. Оперативным планом предусматри­вался после переброски советских войск с Дальнего Во­стока на Западный фронт захват Приморского и Хаба­ровского краев.

Информация о военных планах Японии в отношении СССР стала поступать в Москву буквально на второй день после начала войны. Так, 23 июня 1941 года маршал Фэн Юйсян сообщил Панюшкину, что Япония намере­на выступить против СССР в течение месяца. 27 июня генерал Бай Чунси передал Панюшкину данные не толь­ко о количестве японских дивизий, но и о числе войск Маньчжоу-Го, готовых к нападению на СССР. Затем сро­ки нападения постоянно менялись. По полученным осе­нью 1941года чунцинской резидентурой данным, напа­дение связывалось с захватом фашистскими войсками Ленинграда и Москвы. Однако после поражения немцев под Москвой японский Генеральный штаб вновь обра­тил внимание на «южный вариант» военных действий. Информация об этом решении была добыта весной 1942 года от многих источников. Так, в мае уже упоми­навшийся Пентковский, с 1936 года проживавший в Шанхае и открывший там адвокатскую контору, сооб­щил 11 мая 1942 года своему оператору из шанхайской резидентуры:

«Известный вам Смит после встречи с вернувшимся из Японии начальником политического отдела жандарм­ского управления 29.апреля заявил, что вопрос о войне Японии с Советским Союзом отложен в долгий ящик, так как перед японцами стоит задача наступления на Австралию и Индию. В связи с этим в Шанхае намечает­ся открыть целый ряд японских фирм, организация ко­торых была отложена на неопределенный срок ввиду ожидавшегося военного конфликта с СССР» .

А на следующий день, 12 мая 1942 года, посол Япо­нии в Москве генерал-лейтенант Такэкава представил в Токио доклад, перехваченный советской разведкой, в котором содержался следующий вывод: «Пусть идет вой­на на истощение СССР и Германии. В это время Япония может выгодно завершить дела на юге» .

Впрочем, и после этого отслеживание военных пла­нов Японии оставалось одной из главных задач резидентур внешней разведки в Китае. Информация о них посту­пала из разных источников - от представителей офици­альных китайских властей, коммунистов, дипломатов третьих стран, русских эмигрантов. Важные сведения на доверительной основе поступали в чунцинскую резидентуру и от брата Я. Свердлова Зиновия, усыновленного А. М. Горьким под фамилией Пешков, который в это время был послом Франции в Чунцине.

Будущий видный деятель НКВД родился в 1900 году в Одессе. Его отец — мелкий портной Самуил Люшков смог заработать на образование своим сыновьям. Однако они двинулись не в коммерцию, как того желал папаша, а в революционную борьбу. Сначала большевиком стал старший брат, а в 1917-м под его влиянием партийной работой занялся и Генрих. Круговерть революции и Гражданской войны помотала Люшкова-младшего по всей Украине. Он был красногвардейцем, мелким сотрудником ЧК, одесским подпольщиком, конармейцем, политработником… Закончил войну комиссаром ударной отдельной бригады 14-й армии с орденом Красного знамени на груди, и в 1920 году осел в Тираспольской ЧК.

В органах госбезопасности Люшков пришелся ко двору и начал стремительную карьеру. 7 августа 1931 года его перевели в Москву, в центральный аппарат ОГПУ-НКВД, а через несколько месяцев он оказался в Берлине, где выведывал военные секреты авиастроительной фирмы «Юнкерс». Не очень понятно, как он это делал, так как немецкого, впрочем, как и других иностранных языков, Люшков не знал, но по результатам его секретной командировки получился обстоятельный доклад, попавший на стол самому Сталину и, возможно, запомнившийся вождю. Впрочем, дальше вверх по карьерной лестнице Люшков двинулся не в сторону промышленного шпионажа, а в направлении разоблачения внутренних врагов советской власти. В 1933 году Генрих Самойлович в должности заместителя начальника секретно-политического отдела ОГПУ фабриковал дело «Российской национальной партии» (так называемое «дело Славистов») и лично допрашивал арестованных. В декабре 1934 года был откомандирован в Ленинград, где принимал активное участие в расследовании убийства Кирова.

Генрих Ягода

Люшков явно пользовался расположением всесильного наркома внутренних дел Генриха Ягоды. С 1935 года, получив звание комиссара госбезопасности третьего ранга, он лично готовил тексты докладов и записок наркома в ЦК. В центральном аппарате ГПУ Люшкова считали правой рукой Ягоды. Нарком бросал своего протеже на «раскрытия» таких ответственных дел, как «кремлевское» и «троцкистско-зиновьевского центра», поручал ему подготовку открытого московского процесса в августе 1936 года.

В сентябре Ягода был снят с должности наркома внутренних дел, а в январе 1937 года арестован. В центральном аппарате НКВД новый нарком Николай Ежов произвел грандиозную чистку. Под нож попали все более-менее заметные сотрудники Ягоды. Исключением оказался только Генрих Люшков. Он был знаком с Ежовым еще по расследованию убийства Кирова, причем тогда они не раз конфликтовали из-за попыток Николая Ивановича контролировать следствие. Однако спустя два года Ежов, вопреки своим правилам, не стал припоминать старые распри. Люшков вдруг оказался у него в фаворе. Вчерашние коллеги Генриха Самойловича давали против него показания, но «стальной нарком» приказывал следователям переписывать протоколы, убирая оттуда все упоминания о своём любимчике. Люшков в это время получил новый ответственный пост — начальника УНКВД по Азово-Черноморскому краю.

На юге Люшков не только руководил набиравшими размах репрессиями, но и занимался укреплением системы охраны мест отдыха руководителей партии и советского государства, в том числе дачи самого Сталина в Мацесте.

Дом-коммуна работников НКВД

Со своими обязанностями он справлялся очень хорошо. В начале лета 1937 года его вызвали в Москву, наградили орденом Ленина, и перекинули на еще более важное направление — на Дальний Восток. Перед отъездом Люшков получил личную аудиенцию у самого Сталина. Люшков получил от вождя три секретных задания: следить за маршалом Блюхером, лично арестовать начальника авиации Дальневосточной армии Лапина и предыдущего начальника УНКВД по Дальнему Востоку Балицкого. Последнего Люшков знал еще с двадцатых годов по совместной работе на Украине, но как сам он вспоминал впоследствии, «если бы при получении этих заданий я проявил какие-нибудь эмоции или колебания, то не вышел бы из Кремля». Новому начальнику управления НКВД по Дальнему Востоку была высочайше разъяснена вся важность его будущей работы — Япония тогда считалась потенциальным врагом СССР № 1, а вся обширная приграничная территория кишмя кишела затаившимися врагами советской власти. Окрыленный напутствием вождя Люшков умчался к новому месту службы.

На Дальнем Востоке он развернулся. Первым делом Люшков арестовал сорок местных руководителей НКВД. Все они как на подбор оказались активными участниками правотроцкистской организации. Внутричекистскими кадровыми вопросами дело не ограничилось. За время руководства Люшковым дальневосточными органами госбезопасности было арестовано двести тысяч человек, семь тысяч из которых расстреляли. Комиссаром госбезопасности третьего ранга Г. С. Люшковым было задумано, организовано и блестяще претворено в жизнь одно из первых в СССР переселений народов — все корейцы, бывшие к своему несчастью, гражданами Советского Союза были высланы в Среднюю Азию. По результатам такой бурной деятельности Генрих Самойлович мог рассчитывать на очередной орден, но он каким-то шестым чувством почуял, что дело пахнет керосином — надвигалась новая чистка органов.

Николай Ежов

Люшков решил не дожидаться ареста и начал готовиться к побегу. Сначала он позаботился о семье. Для своей падчерицы, которая часто болела в дальневосточном климате, он выхлопотал в Москве разрешение пройти курс лечения в Польше, и отправил жену Нину Люшкову-Письменную вместе с девочкой через всю страну на запад. Как оказалось, не зря. 26 мая 1938 года пришла телеграмма от Ежова: Люшкова переводят с повышением в Москву. Поняв, что его вызывают в столицу для ареста, чекист бодро ответил, что счастлив оправдать доверие партии. В начале июня он получил от жены телеграмму с оговоренными заранее словами: «Шлю свои поцелуи». Это означало, что семья в безопасности.

12 июня 1938 года начальник дальневосточного НКВД выехал с инспекцией в приграничную зону. Под утро он заявил, что ему необходимо лично встретиться с особо важным маньчжурским агентом-нелегалом, и в сопровождении начальника заставы двинулся к контрольно-следовой полосе. Оставив попутчика в лесу, он приказал подождать себя минут сорок, и ушел на ту сторону. Пограничник прождал два часа, затем поднял заставу в ружье. До утра бойцы прочесывали окрестности, но высокого начальника не нашли.

Утром 13 июня человек в полевой форме с тремя малиновыми ромбами на петлицах и орденами на груди набрёл на маньчжурского пограничника и на ломаном японском приказал отвести себя в штаб. Там поначалу испугались такого подарка и робко доложили о госте начальству. Через несколько дней Люшков уже был в Токио. Побег тщательно скрывался и японской, и советской сторонами, но в СССР скоро сделали соответствующие оргвыводы. Предательство Люшкова стало одной из причин смещения его покровителя Ежова и одним из главных пунктов обвинения стального наркома.

Токио, 1939

24 июня информация о переходе какого-то важного чекиста к японцам появилась в рижской газете. Еще через несколько дней эту новость, уже с упоминанием фамилии Люшкова подхватила немецкая пресса. Японцы решили, что скрывать беглеца нет смысла. 13 июля в токийском отеле «Санно» состоялась пресс-конференция. Охранников в штатском на ней было больше, чем журналистов — японцы серьезно опасались покушения на перебежчика. Сначала Люшков выступил перед иностранными журналистами, а потом перед японскими. Он продемонстрировал своё служебное удостоверение и корочки депутата Верховного совета, рассказал, что он противник не СССР, а сталинизма, подробно остановился на размахе репрессий в Советском Союзе. В кабинетах японских разведчиков Люшков был гораздо более разговорчивым. Он подробно расписал места расположения частей Красной армии на Дальнем Востоке, их численность, систему развертывания войск в случае начала военных действий. Японский генштаб был неприятно поражен численным перевесом советских войск, которые намного превосходили японские не только в живой силе, но и по количеству самолетов и танков. Правдивость слов перебежчика подтвердилась во время произошедших вскоре столкновений на озере Хасан и Халхин-Голе. Кроме того, чекист выдал новым хозяевам всех советских агентов, о которых знал, в том числе завербованного НКВД белого генерала Семёнова.

Информацией Люшкова серьезно заинтересовался немецкий Абвер. Адмирал Канарис послал в Токио своего личного представителя, полковника Грейлинга, который по результатам разговоров с бывшим чекистом составил толстенный доклад. Москва требовала от своего резидента в Японии Рихарда Зорге узнать, что именно разболтал немцам Люшков, но всемогущий агент Рамзай смог переснять всего несколько страниц этого доклада. Впрочем, и по ним было ясно, что Люшков не скрывал ничего.

В обмен на все эти сведения Генрих Самойлович попросил всего лишь найти его семью. Но тщательные поиски в Польше и Прибалтике не дали результата. Позже выяснилось, что жена поторопилась с отправкой условленной телеграммы и 15 июня 1938 года была арестована вместе с дочкой ещё на территории СССР. До сих пор встречаются сведения, что Нину Письменную-Люшкову после жестоких пыток расстреляли, но на самом деле органы обошлись с ней до странности мягко. 19 января 1939 года Люшкова-Письменная Н. В. была осуждена как член семьи изменника родины на 8 лет лагерей. 15 февраля 1940 года Особое совещание при НКВД пересмотрело её дело, постановило считать её отбывшей срок и отправило в пятилетнюю ссылку. В 1962 году Нина Письменная была полностью реабилитирована и перебралась в Латвию, где скончалась в 1999 году. Её дочь Людмила не сгинула, как утверждалось, в спецдетдоме, а воспитывалась родственниками и умерла в Латвии в 2010 году.

Всего этого Люшков не мог знать, он лишь понимал, что его семья пропала. За это он решил мстить лично Сталину и предложил японцам организовать покушение на него. Во время работы на юге Люшков лично разрабатывал систему охраны дачи Сталина в Мацесте и задумал нанести удар по вождю именно там. Подготовленная группа из белоэмигрантов была переброшена японцами на советско-турецкую границу. Тщательно разработанный план одного из крайне немногочисленных реальных покушений на Сталина сорвался в последний момент — среди диверсантов оказался агент НКВД, о котором Люшков не знал. Переход границы не удался. После этого Люшков полностью прекратил общение с белоэмигрантами в Китае, опасаясь многочисленных советских агентов.

Капитуляция Квантунской армии, август 1945

Люшков был назначен старшим консультантом секретного отдела японского генштаба, который занимался разведкой, пропагандой и психологической войной против СССР. Бывший чекист регулярно знакомился с советской печатью и составлял обширные, но очень дельные доклады, выжимки из которых даже публиковались анонимно в японской прессе. Жил Люшков уединенно, мало гулял, интересовался только работой. Стиль его жизни не изменился, когда во время войны его перевели в штаб Квантунской армии.

Размеренная работа перебежчика нарушилась в августе 1945 года. Вскоре после объявления Советским Союзом войны Японии следы Люшкова затерялись. По официальной версии, 19 августа начальник Дайрэнской военной миссии Ютака Такеока предложил Люшкову застрелиться, чтобы не попасть в советский плен, а после отказа застрелил чекиста сам. По другим свидетельствам, японцы хотели обменять перебежчика на попавшего в плен сына премьера Фумимаро Коноэ, а когда Люшков воспротивился, попросту задушили его. Обе эти версии кончаются одним: кремацией тела бывшего чекиста. То есть трупа Люшкова никто не видел, и это вызывает вопросы: зачем японцам уже после капитуляции, в панике бегства утруждать себя кремацией тела какого-то гайдзина? Встречаются косвенные свидетельства, что Люшкова видели в обезумевшей от страха толпе на вокзале Дайрэна на следующий день после его якобы смерти. Возможно, ему удалось бежать и дожить до старости где-нибудь в Австралии, а может быть он попал в плен и был расстрелян — еще в 1939 году в СССР его заочно приговорили к смертной казни. Как бы то ни было, после августа 1945 года непотопляемый Генрих Самойлович Люшков нигде не всплывал.