Генрих Люшков. Человек, обманувший судьбу на семь лет. Биография Чисто японская благодарность

Перед Второй Мировой войной за Сталиным охотились иностранные разведки всего мира: агенты нацисткой Германии и бывшие белогвардейцы, диверсанты из Японии и белобандиты - все хотели видеть его мертвым.

Подозрительность вождя росла, начались масштабные чистки. Многие приближенные, считая себя неподсудными, до последнего момента находились на рабочих местах, но некоторые бежали из страны, унося на себе клеймо предателей.

Генрих Люшков стал самым высокопоставленным предателем СССР: когда он перешел границу с Маньчжурией, он был комиссаром государственной безопасности III ранга и начальником Управления НКВД по Дальневосточному краю.

Генрих Люшков появился на свет в 1900 году в Одессе, с пятнадцати лет работал в магазине, под влиянием старшего брата увлекся революцией и в 1917 году стал членом партии большевиков; во время Гражданской участвовал в подполье, был арестован, сумел сбежать.

В 1920 году началась его карьера: сначала ВЧК, затем - ГПУ, из Тирасполя - в Одессу, затем в Харьков. Через десять лет он возглавил украинский секретно-политический отдел ГПУ. Отличался рвением: лично вел допросы и писал обвинительные заключения, за что был переведен в центральный аппарат, где обзавелся покровителем – наркомом внутренних дел Генрихом Ягодой.

Карьера складывалась блестяще: Люшков участвовал в расследованиях убийства Кирова, «Кремлевского» дела, дела «Антисоветского троцкистско-зиновьевского центра» и везде показал себя лучшим образом и получил два ордена: Ленина и Красного знамени.

Самая необычная работа, которой он занимался, была организация охраны Сталина на водолечебном курорте Мацеста. Официально должность называлась «начальник пограничной службы и НКВД Азово-Черноморского края», но Люшков лично следил за безопасностью вождя в водолечебнице и устранил много недочетов, но знал и лазейки, по которым можно добраться до Сталина.

Последние два года Генрих провел на Дальнем Востоке. Назначен был лично Сталиным и перед отъездом удостоен его аудиенции. На месте Люшков арестовал сорок высших офицеров НКВД края; им предъявили обвинение в организации «троцкисткого» подполья и расстреляли. Начались чистки в промышленности, в деревне: было арестовано 200 000 человек, 7 000 – расстреляно. Именно Люшков занимался переселением корейцев в Среднюю Азию: Сталин считал, что те в случае войны будут помогать интервентам.

И тут звезда изменила герою: его покровитель Ягода оказался в немилости, на место наркома НКВД назначили Ежова, который первым делом расстрелял верхушку НКВД. К тому же Сталину сообщили, что среди военных высшего эшелона есть законспирированное подполье, цель которого - уничтожение партии.

В 1938 году Генрих Люшко в качестве депутата приехал в столицу и тут заметил слежку. Он попытался выяснить ее причины, но ему дали понять, что объяснять никто ничего не будет.

Видимо, были и другие «звоночки», которые испугали начальника дальневосточного НКВД настолько, что он решился на побег. Сам он объяснял свой поступок тем, что узнал о приказе Сталина арестовать его.

Чтобы сбежать, Люшков устроил проверку безопасности советско-маньчжурской границы, выехал на территорию 59-го отряда, объяснил начальнику, что у него «встреча с агентом с другой стороны» и попросил оставить его одного. Пограничник перечить не посмел, за что поплатился: оставшись один, офицер НКВД перешел границу и сдался японцам.

Буквально на следующий день он был в штабе Квантуньской армии и выложил японцам все сведения, которые знал о безопасности границы, дислокации и вооружении частей, и о том, что в тылу у японцев работает группа советских разведчиков, к счастью для Рихарда Зорге, он знал только псевдонимы.

Для японцев Люшков был подарком, ведь он занимался охраной самого Сталина. Японцы тут же приступили к разработке операции «Медведь», целью которой было убить Сталина в Мацесте. Люшков знал, что подобраться к вождю можно было в тот момент, когда он принимал ванну в водолечебнице: вождь в одиночестве подолгу лежал в радоновой ванне.

Проникнуть в лечебницу можно по водостоку: труба большого диаметра заполнялось только до половины и вела в резервуар, откуда через люк можно было пролезть в кладовую. Двух истопников планировалось убить,затем убийцы должны были убрать охрану и пройти в комнату, где находился Сталин.

О том, чтобы остаться в живых не было речи - в группу набирали смертников. Готовились всерьез - на японской разведбазе в Чанчуне выстроили копию лечебницы, тренировки проходили на ней, но операция все равно провалилась. Группа диверсантов не смогла перейти границу, нарвавшись на пулеметный огонь. Пограничники убили троих преступников, остальные смогли уйти назад, в Турцию.

Скорее всего, информация о группе была предоставлена Сталину теми самыми разведчиками, которых Люшков так и не сумел сдать японцам.

Сам вчерашний палач сменил внешность и собирался вести через газеты агитацию против «сталинского режима», консультировал японцев, занимался прогнозами и надеялся, что ему дадут документы, по которым он сможет жить в Юго-Восточной Азии. Но японцы оказались прагматиками: как только стало понятно, что советские войска могут войти в Дайрен (Далянь), офицер контрразведки Такеока вывел Люшкова на улицу и выстрелил ему в грудь, а другой офицер добил, выстрелив в голову. Тело вчерашнего палача кремировали, а урну с прахом по обычаю отнесли в ближайший буддийский храм.

Но даже если Лющков сумел бы сбежать, уйти от смерти бы ему вряд ли удалось: все советские агенты имели директиву при встрече убить предателя.

Будущий видный деятель НКВД родился в 1900 году в Одессе. Его отец — мелкий портной Самуил Люшков смог заработать на образование своим сыновьям. Однако они двинулись не в коммерцию, как того желал папаша, а в революционную борьбу. Сначала большевиком стал старший брат, а в 1917-м под его влиянием партийной работой занялся и Генрих. Круговерть революции и Гражданской войны помотала Люшкова-младшего по всей Украине. Он был красногвардейцем, мелким сотрудником ЧК, одесским подпольщиком, конармейцем, политработником… Закончил войну комиссаром ударной отдельной бригады 14-й армии с орденом Красного знамени на груди, и в 1920 году осел в Тираспольской ЧК.

В органах госбезопасности Люшков пришелся ко двору и начал стремительную карьеру. 7 августа 1931 года его перевели в Москву, в центральный аппарат ОГПУ-НКВД, а через несколько месяцев он оказался в Берлине, где выведывал военные секреты авиастроительной фирмы «Юнкерс». Не очень понятно, как он это делал, так как немецкого, впрочем, как и других иностранных языков, Люшков не знал, но по результатам его секретной командировки получился обстоятельный доклад, попавший на стол самому Сталину и, возможно, запомнившийся вождю. Впрочем, дальше вверх по карьерной лестнице Люшков двинулся не в сторону промышленного шпионажа, а в направлении разоблачения внутренних врагов советской власти. В 1933 году Генрих Самойлович в должности заместителя начальника секретно-политического отдела ОГПУ фабриковал дело «Российской национальной партии» (так называемое «дело Славистов») и лично допрашивал арестованных. В декабре 1934 года был откомандирован в Ленинград, где принимал активное участие в расследовании убийства Кирова.

Генрих Ягода

Люшков явно пользовался расположением всесильного наркома внутренних дел Генриха Ягоды. С 1935 года, получив звание комиссара госбезопасности третьего ранга, он лично готовил тексты докладов и записок наркома в ЦК. В центральном аппарате ГПУ Люшкова считали правой рукой Ягоды. Нарком бросал своего протеже на «раскрытия» таких ответственных дел, как «кремлевское» и «троцкистско-зиновьевского центра», поручал ему подготовку открытого московского процесса в августе 1936 года.

В сентябре Ягода был снят с должности наркома внутренних дел, а в январе 1937 года арестован. В центральном аппарате НКВД новый нарком Николай Ежов произвел грандиозную чистку. Под нож попали все более-менее заметные сотрудники Ягоды. Исключением оказался только Генрих Люшков. Он был знаком с Ежовым еще по расследованию убийства Кирова, причем тогда они не раз конфликтовали из-за попыток Николая Ивановича контролировать следствие. Однако спустя два года Ежов, вопреки своим правилам, не стал припоминать старые распри. Люшков вдруг оказался у него в фаворе. Вчерашние коллеги Генриха Самойловича давали против него показания, но «стальной нарком» приказывал следователям переписывать протоколы, убирая оттуда все упоминания о своём любимчике. Люшков в это время получил новый ответственный пост — начальника УНКВД по Азово-Черноморскому краю.

На юге Люшков не только руководил набиравшими размах репрессиями, но и занимался укреплением системы охраны мест отдыха руководителей партии и советского государства, в том числе дачи самого Сталина в Мацесте.

Дом-коммуна работников НКВД

Со своими обязанностями он справлялся очень хорошо. В начале лета 1937 года его вызвали в Москву, наградили орденом Ленина, и перекинули на еще более важное направление — на Дальний Восток. Перед отъездом Люшков получил личную аудиенцию у самого Сталина. Люшков получил от вождя три секретных задания: следить за маршалом Блюхером, лично арестовать начальника авиации Дальневосточной армии Лапина и предыдущего начальника УНКВД по Дальнему Востоку Балицкого. Последнего Люшков знал еще с двадцатых годов по совместной работе на Украине, но как сам он вспоминал впоследствии, «если бы при получении этих заданий я проявил какие-нибудь эмоции или колебания, то не вышел бы из Кремля». Новому начальнику управления НКВД по Дальнему Востоку была высочайше разъяснена вся важность его будущей работы — Япония тогда считалась потенциальным врагом СССР № 1, а вся обширная приграничная территория кишмя кишела затаившимися врагами советской власти. Окрыленный напутствием вождя Люшков умчался к новому месту службы.

На Дальнем Востоке он развернулся. Первым делом Люшков арестовал сорок местных руководителей НКВД. Все они как на подбор оказались активными участниками правотроцкистской организации. Внутричекистскими кадровыми вопросами дело не ограничилось. За время руководства Люшковым дальневосточными органами госбезопасности было арестовано двести тысяч человек, семь тысяч из которых расстреляли. Комиссаром госбезопасности третьего ранга Г. С. Люшковым было задумано, организовано и блестяще претворено в жизнь одно из первых в СССР переселений народов — все корейцы, бывшие к своему несчастью, гражданами Советского Союза были высланы в Среднюю Азию. По результатам такой бурной деятельности Генрих Самойлович мог рассчитывать на очередной орден, но он каким-то шестым чувством почуял, что дело пахнет керосином — надвигалась новая чистка органов.

Николай Ежов

Люшков решил не дожидаться ареста и начал готовиться к побегу. Сначала он позаботился о семье. Для своей падчерицы, которая часто болела в дальневосточном климате, он выхлопотал в Москве разрешение пройти курс лечения в Польше, и отправил жену Нину Люшкову-Письменную вместе с девочкой через всю страну на запад. Как оказалось, не зря. 26 мая 1938 года пришла телеграмма от Ежова: Люшкова переводят с повышением в Москву. Поняв, что его вызывают в столицу для ареста, чекист бодро ответил, что счастлив оправдать доверие партии. В начале июня он получил от жены телеграмму с оговоренными заранее словами: «Шлю свои поцелуи». Это означало, что семья в безопасности.

12 июня 1938 года начальник дальневосточного НКВД выехал с инспекцией в приграничную зону. Под утро он заявил, что ему необходимо лично встретиться с особо важным маньчжурским агентом-нелегалом, и в сопровождении начальника заставы двинулся к контрольно-следовой полосе. Оставив попутчика в лесу, он приказал подождать себя минут сорок, и ушел на ту сторону. Пограничник прождал два часа, затем поднял заставу в ружье. До утра бойцы прочесывали окрестности, но высокого начальника не нашли.

Утром 13 июня человек в полевой форме с тремя малиновыми ромбами на петлицах и орденами на груди набрёл на маньчжурского пограничника и на ломаном японском приказал отвести себя в штаб. Там поначалу испугались такого подарка и робко доложили о госте начальству. Через несколько дней Люшков уже был в Токио. Побег тщательно скрывался и японской, и советской сторонами, но в СССР скоро сделали соответствующие оргвыводы. Предательство Люшкова стало одной из причин смещения его покровителя Ежова и одним из главных пунктов обвинения стального наркома.

Токио, 1939

24 июня информация о переходе какого-то важного чекиста к японцам появилась в рижской газете. Еще через несколько дней эту новость, уже с упоминанием фамилии Люшкова подхватила немецкая пресса. Японцы решили, что скрывать беглеца нет смысла. 13 июля в токийском отеле «Санно» состоялась пресс-конференция. Охранников в штатском на ней было больше, чем журналистов — японцы серьезно опасались покушения на перебежчика. Сначала Люшков выступил перед иностранными журналистами, а потом перед японскими. Он продемонстрировал своё служебное удостоверение и корочки депутата Верховного совета, рассказал, что он противник не СССР, а сталинизма, подробно остановился на размахе репрессий в Советском Союзе. В кабинетах японских разведчиков Люшков был гораздо более разговорчивым. Он подробно расписал места расположения частей Красной армии на Дальнем Востоке, их численность, систему развертывания войск в случае начала военных действий. Японский генштаб был неприятно поражен численным перевесом советских войск, которые намного превосходили японские не только в живой силе, но и по количеству самолетов и танков. Правдивость слов перебежчика подтвердилась во время произошедших вскоре столкновений на озере Хасан и Халхин-Голе. Кроме того, чекист выдал новым хозяевам всех советских агентов, о которых знал, в том числе завербованного НКВД белого генерала Семёнова.

Информацией Люшкова серьезно заинтересовался немецкий Абвер. Адмирал Канарис послал в Токио своего личного представителя, полковника Грейлинга, который по результатам разговоров с бывшим чекистом составил толстенный доклад. Москва требовала от своего резидента в Японии Рихарда Зорге узнать, что именно разболтал немцам Люшков, но всемогущий агент Рамзай смог переснять всего несколько страниц этого доклада. Впрочем, и по ним было ясно, что Люшков не скрывал ничего.

В обмен на все эти сведения Генрих Самойлович попросил всего лишь найти его семью. Но тщательные поиски в Польше и Прибалтике не дали результата. Позже выяснилось, что жена поторопилась с отправкой условленной телеграммы и 15 июня 1938 года была арестована вместе с дочкой ещё на территории СССР. До сих пор встречаются сведения, что Нину Письменную-Люшкову после жестоких пыток расстреляли, но на самом деле органы обошлись с ней до странности мягко. 19 января 1939 года Люшкова-Письменная Н. В. была осуждена как член семьи изменника родины на 8 лет лагерей. 15 февраля 1940 года Особое совещание при НКВД пересмотрело её дело, постановило считать её отбывшей срок и отправило в пятилетнюю ссылку. В 1962 году Нина Письменная была полностью реабилитирована и перебралась в Латвию, где скончалась в 1999 году. Её дочь Людмила не сгинула, как утверждалось, в спецдетдоме, а воспитывалась родственниками и умерла в Латвии в 2010 году.

Всего этого Люшков не мог знать, он лишь понимал, что его семья пропала. За это он решил мстить лично Сталину и предложил японцам организовать покушение на него. Во время работы на юге Люшков лично разрабатывал систему охраны дачи Сталина в Мацесте и задумал нанести удар по вождю именно там. Подготовленная группа из белоэмигрантов была переброшена японцами на советско-турецкую границу. Тщательно разработанный план одного из крайне немногочисленных реальных покушений на Сталина сорвался в последний момент — среди диверсантов оказался агент НКВД, о котором Люшков не знал. Переход границы не удался. После этого Люшков полностью прекратил общение с белоэмигрантами в Китае, опасаясь многочисленных советских агентов.

Капитуляция Квантунской армии, август 1945

Люшков был назначен старшим консультантом секретного отдела японского генштаба, который занимался разведкой, пропагандой и психологической войной против СССР. Бывший чекист регулярно знакомился с советской печатью и составлял обширные, но очень дельные доклады, выжимки из которых даже публиковались анонимно в японской прессе. Жил Люшков уединенно, мало гулял, интересовался только работой. Стиль его жизни не изменился, когда во время войны его перевели в штаб Квантунской армии.

Размеренная работа перебежчика нарушилась в августе 1945 года. Вскоре после объявления Советским Союзом войны Японии следы Люшкова затерялись. По официальной версии, 19 августа начальник Дайрэнской военной миссии Ютака Такеока предложил Люшкову застрелиться, чтобы не попасть в советский плен, а после отказа застрелил чекиста сам. По другим свидетельствам, японцы хотели обменять перебежчика на попавшего в плен сына премьера Фумимаро Коноэ, а когда Люшков воспротивился, попросту задушили его. Обе эти версии кончаются одним: кремацией тела бывшего чекиста. То есть трупа Люшкова никто не видел, и это вызывает вопросы: зачем японцам уже после капитуляции, в панике бегства утруждать себя кремацией тела какого-то гайдзина? Встречаются косвенные свидетельства, что Люшкова видели в обезумевшей от страха толпе на вокзале Дайрэна на следующий день после его якобы смерти. Возможно, ему удалось бежать и дожить до старости где-нибудь в Австралии, а может быть он попал в плен и был расстрелян — еще в 1939 году в СССР его заочно приговорили к смертной казни. Как бы то ни было, после августа 1945 года непотопляемый Генрих Самойлович Люшков нигде не всплывал.

Генрих Самойлович Люшков В органах госбезопасности Люшков пришелся ко двору и начал стремительную карьеру. 7 августа 1931 года его перевели в Москву, в центральный аппарат ОГПУ-НКВД, а через несколько месяцев он оказался в Берлине, где выведывал военные секреты авиастроительной фирмы «Юнкерс». Не очень понятно, как он это делал, так как немецкого, впрочем, как и других иностранных языков, Люшков не знал, но по результатам его секретной командировки получился обстоятельный доклад, попавший на стол самому Сталину и, возможно, запомнившийся вождю. Впрочем, дальше вверх по карьерной лестнице Люшков двинулся не в сторону промышленного шпионажа, а в направлении разоблачения внутренних врагов советской власти. В 1933 году Генрих Самойлович в должности заместителя начальника секретно-политического отдела ОГПУ фабриковал дело «Российской национальной партии» (так называемое «дело Славистов») и лично допрашивал арестованных. В декабре 1934 года был откомандирован в Ленинград, где принимал активное участие в расследовании убийства Кирова.

Люшков явно пользовался расположением всесильного наркома внутренних дел Генриха Ягоды. С 1935 года, получив звание комиссара госбезопасности третьего ранга, он лично готовил тексты докладов и записок наркома в ЦК. В центральном аппарате ГПУ Люшкова считали правой рукой Ягоды. Нарком бросал своего протеже на «раскрытия» таких ответственных дел, как «кремлевское» и «троцкистско-зиновьевского центра», поручал ему подготовку открытого московского процесса в августе 1936 года. В сентябре Ягода был снят с должности наркома внутренних дел, а в январе 1937 года арестован. В центральном аппарате НКВД новый нарком Николай Ежов произвел грандиозную чистку. Под нож попали все более-менее заметные сотрудники Ягоды. Исключением оказался только Генрих Люшков. Он был знаком с Ежовым еще по расследованию убийства Кирова, причем тогда они не раз конфликтовали из-за попыток Николая Ивановича контролировать следствие. Однако спустя два года Ежов, вопреки своим правилам, не стал припоминать старые распри. Люшков вдруг оказался у него в фаворе. Вчерашние коллеги Генриха Самойловича давали против него показания, но «стальной нарком» приказывал следователям переписывать протоколы, убирая оттуда все упоминания о своём любимчике. Люшков в это время получил новый ответственный пост - начальника УНКВД по Азово-Черноморскому краю. На юге Люшков не только руководил набиравшими размах репрессиями, но и занимался укреплением системы охраны мест отдыха руководителей партии и советского государства, в том числе дачи самого Сталина в Мацесте. Со своими обязанностями он справлялся очень хорошо. В начале лета 1937 года его вызвали в Москву, наградили орденом Ленина, и перекинули на еще более важное направление - на Дальний Восток. Перед отъездом Люшков получил личную аудиенцию у самого Сталина. Люшков получил от вождя три секретных задания: следить за маршалом Блюхером, лично арестовать начальника авиации Дальневосточной армии Лапина и предыдущего начальника УНКВД по Дальнему Востоку Балицкого. Последнего Люшков знал еще с двадцатых годов по совместной работе на Украине, но как сам он вспоминал впоследствии, «если бы при получении этих заданий я проявил какие-нибудь эмоции или колебания, то не вышел бы из Кремля». Новому начальнику управления НКВД по Дальнему Востоку была высочайше разъяснена вся важность его будущей работы - Япония тогда считалась потенциальным врагом СССР № 1, а вся обширная приграничная территория кишмя кишела затаившимися врагами советской власти. Окрыленный напутствием вождя Люшков умчался к новому месту службы. На Дальнем Востоке он "развернулся". Первым делом Люшков арестовал сорок местных руководителей НКВД. Все они как на подбор оказались "активными участниками" правотроцкистской организации. Внутричекистскими кадровыми вопросами дело не ограничилось. Комиссаром госбезопасности третьего ранга Г. С. Люшковым было задумано, организовано и блестяще претворено в жизнь одно из первых в СССР переселений народов - все корейцы, бывшие к своему несчастью, гражданами Советского Союза были высланы в Среднюю Азию. По результатам такой бурной деятельности Генрих Самойлович мог рассчитывать на очередной орден, но он каким-то шестым чувством почуял, что дело пахнет керосином - надвигалась новая чистка органов. Люшков решил не дожидаться ареста и начал готовиться к побегу. Сначала он позаботился о семье. Для своей падчерицы, которая часто болела в дальневосточном климате, он выхлопотал в Москве разрешение пройти курс лечения в Польше, и отправил жену Нину Люшкову-Письменную вместе с девочкой через всю страну на запад. Как оказалось, не зря. 26 мая 1938 года пришла телеграмма от Ежова: Люшкова переводят с повышением в Москву. Поняв, что его вызывают в столицу для ареста, чекист бодро ответил, что счастлив оправдать доверие партии. В начале июня он получил от жены телеграмму с оговоренными заранее словами: «Шлю свои поцелуи». Это означало, что семья в безопасности. 12 июня 1938 года начальник дальневосточного НКВД выехал с инспекцией в приграничную зону. Под утро он заявил, что ему необходимо лично встретиться с особо важным маньчжурским агентом-нелегалом, и в сопровождении начальника заставы двинулся к контрольно-следовой полосе. Оставив попутчика в лесу, он приказал подождать себя минут сорок, и ушел на ту сторону. Пограничник прождал два часа, затем поднял заставу в ружье. До утра бойцы прочесывали окрестности, но высокого начальника не нашли. Утром 13 июня человек в полевой форме с тремя малиновыми ромбами на петлицах и орденами на груди набрёл на маньчжурского пограничника и на ломаном японском приказал отвести себя в штаб. Там поначалу испугались такого подарка и робко доложили о госте начальству. Через несколько дней Люшков уже был в Токио. Побег тщательно скрывался и японской, и советской сторонами, но в СССР скоро сделали соответствующие оргвыводы. Предательство Люшкова стало одной из причин смещения его покровителя Ежова и одним из главных пунктов обвинения стального наркома. 24 июня информация о переходе какого-то важного чекиста к японцам появилась в рижской газете. Еще через несколько дней эту новость, уже с упоминанием фамилии Люшкова подхватила немецкая пресса. Японцы решили, что скрывать беглеца нет смысла. 13 июля в токийском отеле «Санно» состоялась пресс-конференция. Охранников в штатском на ней было больше, чем журналистов - японцы серьезно опасались покушения на перебежчика. Сначала Люшков выступил перед иностранными журналистами, а потом перед японскими. Он продемонстрировал своё служебное удостоверение и корочки депутата Верховного совета, рассказал, что он противник не СССР, а сталинизма, подробно остановился на размахе репрессий в Советском Союзе. В кабинетах японских разведчиков Люшков был гораздо более разговорчивым. Он подробно расписал места расположения частей Красной армии на Дальнем Востоке, их численность, систему развертывания войск в случае начала военных действий. Японский генштаб был неприятно поражен численным перевесом советских войск, которые намного превосходили японские не только в живой силе, но и по количеству самолетов и танков. Правдивость слов перебежчика подтвердилась во время произошедших вскоре столкновений на озере Хасан и Халхин-Голе. Кроме того, чекист выдал новым хозяевам всех советских агентов, о которых знал, в том числе завербованного НКВД белого генерала Семёнова. Информацией Люшкова серьезно заинтересовался немецкий Абвер. Адмирал Канарис послал в Токио своего личного представителя, полковника Грейлинга, который по результатам разговоров с бывшим чекистом составил толстенный доклад. Москва требовала от своего резидента в Японии Рихарда Зорге узнать, что именно разболтал немцам Люшков, но всемогущий агент Рамзай смог переснять всего несколько страниц этого доклада. Впрочем, и по ним было ясно, что Люшков не скрывал ничего. В обмен на все эти сведения Генрих Самойлович попросил всего лишь найти его семью. Но тщательные поиски в Польше и Прибалтике не дали результата. Позже выяснилось, что жена поторопилась с отправкой условленной телеграммы и 15 июня 1938 года была арестована вместе с дочкой ещё на территории СССР. До сих пор встречаются сведения, что Нину Письменную-Люшкову после жестоких пыток расстреляли, но на самом деле органы обошлись с ней мягко. 19 января 1939 года Люшкова-Письменная Н. В. была осуждена как член семьи изменника родины на 8 лет лагерей. 15 февраля 1940 года Особое совещание при НКВД пересмотрело её дело, постановило считать её отбывшей срок и отправило в пятилетнюю ссылку. В 1962 году Нина Письменная была полностью реабилитирована и перебралась в Латвию, где скончалась в 1999 году. Её дочь Людмила не сгинула, как утверждалось, в спецдетдоме, а воспитывалась родственниками и умерла в Латвии в 2010 году. Всего этого Люшков не мог знать, он лишь понимал, что его семья пропала. За это он решил мстить лично Сталину и предложил японцам организовать покушение на него. Во время работы на юге Люшков лично разрабатывал систему охраны дачи Сталина в Мацесте и задумал нанести удар по вождю именно там. Подготовленная группа из белоэмигрантов была переброшена японцами на советско-турецкую границу. Тщательно разработанный план одного из крайне немногочисленных реальных покушений на Сталина сорвался в последний момент - среди диверсантов оказался агент НКВД, о котором Люшков не знал. Переход границы не удался. После этого Люшков полностью прекратил общение с белоэмигрантами в Китае, опасаясь многочисленных советских агентов. Люшков был назначен старшим консультантом секретного отдела японского генштаба, который занимался разведкой, пропагандой и психологической войной против СССР. Бывший чекист регулярно знакомился с советской печатью и составлял обширные, но очень дельные доклады, выжимки из которых даже публиковались анонимно в японской прессе. Жил Люшков уединенно, мало гулял, интересовался только работой. Стиль его жизни не изменился, когда во время войны его перевели в штаб Квантунской армии. Размеренная работа перебежчика нарушилась в августе 1945 года. Вскоре после объявления Советским Союзом войны Японии следы Люшкова затерялись. По официальной версии, 19 августа начальник Дайрэнской военной миссии Ютака Такеока предложил Люшкову застрелиться, чтобы не попасть в советский плен, а после отказа застрелил чекиста сам. По другим свидетельствам, японцы хотели обменять перебежчика на попавшего в плен сына премьера Фумимаро Коноэ, а когда Люшков воспротивился, попросту задушили его. Обе эти версии кончаются одним: кремацией тела бывшего чекиста. То есть трупа Люшкова никто не видел, и это вызывает вопросы: зачем японцам уже после капитуляции, в панике бегства утруждать себя кремацией тела какого-то гайдзина? Встречаются косвенные свидетельства, что Люшкова видели в обезумевшей от страха толпе на вокзале Дайрэна на следующий день после его якобы смерти. Возможно, ему удалось бежать и дожить до старости где-нибудь в Австралии, а может быть он попал в плен и был расстрелян - еще в 1939 году в СССР его заочно приговорили к смертной казни. Как бы то ни было, после августа 1945 года непотопляемый Генрих Самойлович Люшков нигде не всплывал.

Люшков Генрих Самойлович , 1900 г. рождения, урож. г. Одессы, бывш. начальник управления НКВД на Дальнем Востоке, комиссар госбезопасности 3-го ранга.

Член партии большевиков с 1917 г. Участник боев на фронтах Гражданской войны. В 1919 г. после окончания курсов при ЧК Украины становится начальником политотдела бригады, в составе которой воюет на советско-польском фронте.

С 1921 г. работает в ОГПУ Украины, затем — в секретно-политическом отделе НКВД. В 1936-1938 гг. последовательно занимает посты начальника Азово-Черноморского управления НКВД, начальника пограничных войск, начальника управления НКВД на Дальнем Востоке. Активный организатор репрессий в данных регионах. По некоторым данным, под его руководством было репрессировано не менее 70 тысяч человек.

После начала арестов в 1937-1938 гг. в органах НКВД Л. принимает решение бежать за границу. В июле 1938 г. он выезжает в пограничный отряд для инспекторской проверки. Использовал это мероприятие для нелегального перехода границы, при пересечении которой был задержан китайскими пограничниками. Он был обыскан, обезоружен и доставлен в штаб японской военной части. На допросе Л. представился и заявил, что добровольно переходит на сторону японцев из опасения репрессий в СССР. Передал японским военным сведения о боеготовности и планах развертывания Особой Дальневосточной армии, системе охраны госграницы, агентуре НКВД в Маньчжурии, экономическом положении советского Дальнего Востока.

После трехнедельных допросов в штабе Квантунской армии Л. был вывезен в Японию.

Здесь он был привлечен японской разведкой к разработке и реализации плана по убийству И.В. Сталина (операция «Медведь»). Л. предложил уничтожить советского руководителя в Сочи во время его поездки на Мацесту для приема лечебных ванн. По рисункам Л. в лагере подготовки террористов был построен макет ванного корпуса для соответствующих тренировок исполнителей убийства. Японцы пришли к выводу о реальности осуществления их замысла.

В январе 1939 г. Л. и группа террористов, состоящая из белоэмигрантов, отбыла на пароходе в Неаполь, где была встречена японским разведчиком. После оформления необходимых документов и получения виз Л. и его группа выехали в Стамбул. Затем террористы направились к советско-турецкой границе, пересекли ее и двинулись по берегу реки Моруха. Однако здесь они были встречены пулеметным огнем. Авангард группы был уничтожен, остальным удалось скрыться.

После провала операции Л. возвратился в Японию, где продолжил работу в японской военной разведке. Готовил обзоры советской прессы и радиопередач из СССР, делал экспертные заключения о советской внешней политике. Участвовал как эксперт в разработке подрывных акций на территории Советского Союза.

После вступления в августе 1945 г. советских войск в Маньчжурию Л. был вызван якобы для переговоров в военную миссию в г. Дайрен, где был убит. По другой версии, Л. был задушен, а его тело выброшено в залив.

Виталий Каравашкин, "Кто предавал Россию", 2008

О нем в

Телеграмма Тищенко была доложена начальнику раз­ведки П. Фитину. Тот дал указание представить имеющи­еся на Стеннеса материалы, а затем санкционировал встречу с ним. 14 марта 1939 года Тищенко посетил Стен­неса на его квартире. Во время состоявшейся беседы Стеннес заявил, что, по его мнению, мир стоит перед началом новой большой войны. А основным виновником этого является Гитлер, который, видя, что западные державы не оказывают на него серьезного давления, все больше наглеет. Более того, он активно начал готовиться к нападению на СССР.

На вопрос Тищенко, почему он столь откровенен, Стеннес ответил, что его основной целью является свер­жение Гитлера и создание демократической Германии. По убеждению Стеннеса, работа в этом направлении должна начаться с армии. А после начала войны лидерам антигитлеровской эмиграции следует создать правитель­ство новой Германии и добиться его международного признания. В заключение разговора Стеннес сообщил Тищенко, что в его обязанности советника Чан Кайши помимо охраны входит и руководство его разведкой. По­этому он мог бы на «джентльменской» основе делиться информацией с советскими представителями, но не рас­крывая своих источников. За это он просит только одно­го: когда придет время, помочь ему приехать в Германию через СССР.

В Центре внимательно проанализировали содержание беседы между Тищенко и Стеннесом. В результате было высказано мнение, что тот открыто выразил желание сотрудничать с советской разведкой, но не хочет быть простым источником информации, а был бы не прочь установить с Москвой политические связи. В связи с этим на Стеннеса, получившего псевдоним Друг, было заведено оперативное дело. Но удачно начавшиеся кон­такты вскоре оборвались. Возможно, это было связано с тем, что Тищенко отозвали в СССР, а замены ему не прислали.

Очередная встреча Стеннеса с представителем совет­ской разведки произошла в конце 1940 года. 25 ноября резидент ИНО НКВД в Токио Долбин, работавший под «крышей» представителя ТАСС, получил указание, под­писанное Л. Берией, разыскать Стеннеса и восстановить с ним связь. В декабре Долбин встретился со Стеннесом в Чунцине. Тот был рад возобновлению контактов и сооб­щил, что по-прежнему хотел бы посетить СССР, хотя условия для этого еще не созрели. Долбин доложил о состоявшейся встрече в Центр и предложил воспользо­ваться предстоящим прибытием в Москву жены Стенне­са, которая через СССР направлялась к нему в Китай. По мнению Долбина, она могла бы под предлогом «болез­ни» задержаться в Москве, а Стеннес получал повод навестить ее.

Предложение Долбина заинтересовало Берию. Он вызвал к себе заместителя начальника ИНО П. А. Су­доплатова и попросил его высказать свое мнение. Судо­платов поддержал идею Долбина, и для ее реализации в Шанхай, где Стеннес проживал с весны 1940 года, был направлен представитель Центра Василий Зарубин.

Зарубин выехал в Китай в январе 1941 года под прикрытием сотрудника Госбанка СССР. Он встретил­ся со Стеннесом на его вилле, расположенной во французском квартале Шанхая. Они обговорили усло­вия приезда Стеннеса в Москву, после чего тот напи­сал записку жене, рекомендовав ей Зарубина как свое­го хорошего друга по Китаю. Материальную помощь, предложенную Зарубиным, Стеннес решительно от­верг, заявив, что сотрудничает с советской разведкой не ради денег, а в соответствии с собственными убеж­дениями.

Касаясь сложившейся в мире политической ситуа­ции, Стеннес заявил, что Гитлер непременно нападет на СССР. Поэтому в интересах Москвы оказывать Ки­таю всестороннюю помощь, чтобы сковать японскую армию и не дать возможность Японии содействовать Германии в решении европейских вопросов, тем более что отношения между Берлином и Токио далеко не бе­зоблачны. Полученную от Стеннеса информацию Зару­бин передал в Центр 23 февраля 1941 года, добавив, что Друг пока не может выехать в Москву. Он, также сооб­щил, что посетивший Шанхай токийский корреспон­дент немецкой газеты «Франкфуртер цайтунг» Рихард Зорге сообщил Стеннесу, что отношения между Герма­нией и Японией носят исключительно напряженный характер. ,

Следующая встреча Зарубина и Стеннеса состоялась 9 июня 1941 года. На ней Стеннес сообщил, что по сло­вам крупного немецкого чиновника, недавно прибыв­шего из Берлина, Германия полностью закончила эко­номические и военные приготовления к нападению на Советский Союз. Само нападение было намечено на май, но отложено до середины июня. Согласно, разрабо­танному плану, война будет скоротечной и продлится не более трех месяцев. Эту информацию, учитывая ее важность, Стеннес просил немедленно передать в Мос­кву. 20 июня 1941 года Зарубин отправил в Центр шифротелеграмму, в которой говорилось: «В беседе со мной Друг категорически утверждал: на основе достоверных данных ему известно, что Гитлер полностью подгото­вился к войне с Советским Союзом. Друг предупрежда­ет нас, и мы должны из этого сделать соответствующие выводы» .

Выполнив данное ему поручение, Зарубин вернулся в Москву. Прощаясь с ним, Стеннес сказал, что в связи со сложившимся положением он считает своим долгом информировать СССР по важнейшим политическим воп­росам, и попросил дать ему для этого надежного связни­ка. При этом он добавил, что не оставляет надежды приехать в СССР.

Однако 22 июня началась Великая Отечественная вой­на, и поездка Стеннеса в СССР не состоялась. В то же время сотрудник внешней разведки в Токио Рогов пери­одически встречался со Стеннесом и получал от него информацию по вопросам германо-японских отношений, политике Японии и Германии в отношении Китая, и что самое важное - выступит ли Япония против СССР. В конце войны в Центр из Токио от одного из агентов в Китае поступило сообщение относительно Стеннеса. В нем предлагалось подключить его к работе антифашист­ских организаций «Свободная Германия» и «Свободные офицеры». Но в Москве один из руководителей развед­ки, не оставив своей подписи, наложил на сообщение следующую резолюцию: «Источник переоценивает лич­ность Друга. Он уже не такая крупная фигура, чтобы его местопребывание влияло на политику и взаимоотноше­ния государств» .

Не чувствуя поддержки, Стеннес высказал Рогову сомнение в целесообразности своего возвращения в Германию. Кроме того, он сказал, что американцы предложили ему сотрудничать с ними. Стеннес катего­рически отказался от этого предложения и в 1948 году вместе с войсками Чан Кайши отбыл на Тайвань. В Гер­манию Стеннес вернулся только в начале 50-х годов и сразу же включился в политическую деятельность. Тогда же с ним установили контакт сотрудники аппарата уполномоченного МГБ в Берлине. Стеннес заявил, что готов продолжать сотрудничество с советской разведкой в национальных интересах Германии. Однако Центр от­клонил предложение Стеннеса о работе «на чисто немецкой основе», и в 1952 году контакты с ним были прекращены.

В сентябре 1939 года в Чунцин прибыл новый посол СССР Александр Семенович Панюшкин. Одновременно он был назначен и главным резидентом ИНО НКВД в Китае. Совмещение должностей было вызвано крити­ческим положением в Китае и необходимостью скон­центрировать все усилия для противодействия японской агрессии и срыва ее планов по расколу Китая и созда­ния на его территории марионеточных государств. Кро­ме того, советское руководство хотело получать выве­ренные оценки ситуации на Дальнем Востоке, которые могли бы помочь принимать верные политические ре­шения в условиях приближающейся войны с Германией. Все эти задачи стали еще более актуальными после зак­лючения в июле 1939 года англо-японского соглашения (соглашение Арита-Крейги - английского варианта «дальневосточного Мюнхена», фактически направлен­ного против Китая), последующими уступками запад­ных держав Японии и начала в сентябре 1939 года вой­ны в Европе.

Одной из главных задач чунцинской резидентуры было не допустить усиления сепаратистских настроений в правительстве Чан Кайши и удержать его на позициях активного сопротивления японским захватчикам. С этой целью Панюшкину удалось установить доверительные отношения с целым рядом гоминьдановских деятелей, стоявших на позициях укрепления дружбы с СССР и продолжения антияпонской войны. Среди них были мар­шал Фэн Юйсян, заместитель Чан Кайши в военном комитете центрального правительства, сын Сунь Ятсена Сунь Фо, председатель парламента и председатель китайско-советского общества, вдова Сунь Ятсена Сунь Цинлин, заместитель начальника Генерального штаба китайской армии Бай Чунси, видный политический и общественный деятель Шао Лицзы, руководитель отдела пропаганды-в политуправлении военного комитета и на­чальник военной канцелярии Чан Кайши Хэ Яоцзу, представитель Чунцина в синьцзянском провинциаль­ном правительстве Чжан Юаньфу, видный ученый Го Можо и другие. При непосредственном участии Панюшкина нашим военным советникам удалось убедить Чан Кайши принять действеннее меры по срыву японского наступления, для чего был разработан план обороны города Чанцы. В результате этой операции, продолжав­шейся более 20 дней, японская армия потеряла около 30 тыс. солдат и офицеров. Достигнутый при обороне Чан­ша успех поднял боевой дух не только руководства Ки­тая, но и всего китайского народа.

В это время особую важность приобрели поставки в Китай советского оружия. Понимая, что без современно­го вооружения китайская армия не сможет продолжать сопротивление и вскоре будет вынуждена капитулиро­вать, Панюшкин весной 1940 года направил в Центр телеграмму, в которой рекомендовал срочно оказать Ки­таю дополнительную помощь вооружениями. А осенью 1940 года, когда Панюшкину стало известно, что Кун Сянси, Хэ Инцинь, Вэнь Вэньхао, Шао Лицзы и другие деятели из ближайшего окружения Чан Кайши настрое­ны пессимистично относительно советской помощи, он пригласил их на обед в советское посольство и заверил в том, что СССР готов и дальше содействовать Китаю в борьбе против Японии.

Другой заботой главной резидентуры в Чунцине стал наметившийся в 1940 году раскол между Гоминь­даном и КПК. Поэтому сотрудники резидентуры ис­пользовали все возможности для того, чтобы не допус­тить развязывания гражданской войны и разрыва со­трудничества между Чан Кайши и Мао Цзэдуном. В час­тности, резидент Панюшкин неоднократно встречался с Фэн Юйсяном, Сунь Фо, Чжан Юаньфу, Сунь Цин лин и в доверительных беседах убеждал их приложить максимум усилий для того, чтобы смягчить напряжен­ность между Гоминьданом и КПК, улучшить советско-китайские отношения и расширить Единый общенацио­нальный фронт как гарант успеха в войне с Японией. Такие же беседы он проводил и с представителями КПК Бо Гу и Е Цзяньином.

Однако, несмотря на все усилия советской стороны, в 1941 году отношения между Гоминьданом и КПК вы­лились в открытую войну. После нападения гоминьдановских войск на 4-ю Новую армию КПК, в результате которого был ранен и взят в плен ее командующий Е Тин и убит начальник штаба, в январе 1941 года Чан Кайши объявил о ее роспуске. Но еще до начала на­ступления гоминьдановских войск на 4-ю армию резидентура по согласованию с Москвой передала одному из лидеров КПК Чжоу Эньлаю достоверную информа­цию о намерениях Чан Кайши потребовать от коммуни­стов отвести армию от района Шанхая и возможной военной операции против нее. Кроме того, во избежа­ние резкого обострения отношений между Гоминьда­ном и КПК резидентура настоятельно рекомендовала Чжоу Эньлаю не считать Чан Кайши главным виновни­ком вооруженного столкновения, а считать таковым Хэ Инциня, которого необходимо разоблачить как про-японского элемента и врага Единого общенационально­го фронта Китая.

Главная резидентура в Чунцине своевременно ин­формировала Москву о внутренней и внешней политике Китая, о позиции Чан Кайши и его окружения в отно­шении СССР, Японии, США, Англии, Франции, дея­тельности в Китае американцев, англичан и немцев, о пронемецкой и прояпонской группировках в правитель­стве и Гоминьдане, о борьбе между Гоминьданом и КПК, а также внутри самого Гоминьдана. Кроме того, резидентура через свои каналы добывала информацию о военных планах Германии. Так, в мае 1941 года в Центр были направлены данные о главных направлениях про­движения фашистских войск, полученные от военного атташе Китая в Берлине.

Здесь интересно отметить, что ИНО НКВД в этот период тесно сотрудничал с Отделом международных связей Коминтерна. Примером такого сотрудничества может служить письмо Г. Димитрова Л. Берии от 15 сен­тября 1939 года:

«Дорогой товарищ Берия, приехавший китайский то­варищ Чжоу Эньлай привез с собой три вида шифра, которыми пользуется японская армия. Эти шифры захва­чены 8-й армией в боях с японцами.

Полагая, что указанные шифры могут представлять интерес для Вас, посылаю Вам в приложении к этому письму.

С товарищеским приветом, Г. Димитров» . После нападения Германии на Советский Союз глав­ной задачей резидентур, действующих в Китае, стало не просмотреть возможность нападения Японии на СССР и создания второго фронта на востоке. В связи с этим Центр незамедлительно потребовал перестроить работу резидентур на обслуживание нужд Великой Отечествен­ной войны. Для этого предлагалось:

пересмотреть всю имеющуюся агентурную сеть и всех подозрительных и малополезных информаторов срочно перевести на консервацию;

незамедлительно приступить к агентурному, а по воз­можности и к личному изучению служащих правитель­ственных учреждений и крупных политических деятелей, выявляя те их черты, которые могли бы быть использо­ваны для вербовки;

освещать исчерпывающим образом вопросы, имею­щие принципиальное значение, отбрасывая мелочовку .

Здесь надо отметить, что возможность нападения Японии была более чем реальна. Согласно плану «Кантокуэн», разработанному японским Генеральным шта­бом, численность Квантунской армии к 1942 году дос­тигла 700 тыс. человек, были усилены группировки в Маньчжурии и Северном Китае, появилась новая груп­па войск в Корее. Оперативным планом предусматри­вался после переброски советских войск с Дальнего Во­стока на Западный фронт захват Приморского и Хаба­ровского краев.

Информация о военных планах Японии в отношении СССР стала поступать в Москву буквально на второй день после начала войны. Так, 23 июня 1941 года маршал Фэн Юйсян сообщил Панюшкину, что Япония намере­на выступить против СССР в течение месяца. 27 июня генерал Бай Чунси передал Панюшкину данные не толь­ко о количестве японских дивизий, но и о числе войск Маньчжоу-Го, готовых к нападению на СССР. Затем сро­ки нападения постоянно менялись. По полученным осе­нью 1941года чунцинской резидентурой данным, напа­дение связывалось с захватом фашистскими войсками Ленинграда и Москвы. Однако после поражения немцев под Москвой японский Генеральный штаб вновь обра­тил внимание на «южный вариант» военных действий. Информация об этом решении была добыта весной 1942 года от многих источников. Так, в мае уже упоми­навшийся Пентковский, с 1936 года проживавший в Шанхае и открывший там адвокатскую контору, сооб­щил 11 мая 1942 года своему оператору из шанхайской резидентуры:

«Известный вам Смит после встречи с вернувшимся из Японии начальником политического отдела жандарм­ского управления 29.апреля заявил, что вопрос о войне Японии с Советским Союзом отложен в долгий ящик, так как перед японцами стоит задача наступления на Австралию и Индию. В связи с этим в Шанхае намечает­ся открыть целый ряд японских фирм, организация ко­торых была отложена на неопределенный срок ввиду ожидавшегося военного конфликта с СССР» .

А на следующий день, 12 мая 1942 года, посол Япо­нии в Москве генерал-лейтенант Такэкава представил в Токио доклад, перехваченный советской разведкой, в котором содержался следующий вывод: «Пусть идет вой­на на истощение СССР и Германии. В это время Япония может выгодно завершить дела на юге» .

Впрочем, и после этого отслеживание военных пла­нов Японии оставалось одной из главных задач резидентур внешней разведки в Китае. Информация о них посту­пала из разных источников - от представителей офици­альных китайских властей, коммунистов, дипломатов третьих стран, русских эмигрантов. Важные сведения на доверительной основе поступали в чунцинскую резидентуру и от брата Я. Свердлова Зиновия, усыновленного А. М. Горьким под фамилией Пешков, который в это время был послом Франции в Чунцине.