Военные события и политические новости

ТАКАЯ ВОЙНА Василий Белов

Ваню — сына Дарьи Румянцевой — убило на фронте в 42-м г., а бумага с печатью и непонятной, но уж больно подозрительной подписью (один крючок с петелькой) приходит больше чем через год. И решает Дарья, что бумага фальшивая, подделанная каким-то недобрым человеком.

Когда через деревню проезжают цыгане, Дарья каждый раз ходит гадать на Ваню. И каждый раз карты раскидываются как нельзя лучше. Получается — жив он. И Дарья терпеливо ждёт конца войны.

К ночи, зимой и осенью, она уходит на конюшню стеречь лошадей и там все думает про сына Ивана. С рассветом возвращается, волоча по пути какую-нибудь ломину, брошенный колышек либо гнилую тесину — без дров зимой не проживёшь. Избу она топит через день, а картошку выдумывает варить в самоваре: и проще и выгоднее, да и кипяток для питья выходит вроде бы чем-то позанятнее.

Дарья ещё не вышла из возраста, и с неё берут полный налог: яйца, мясо, шерсть, картошку. И все она уже сдала, кое-что прикупив, иногда заменив одно другим, и только по мясу числится за ней недоимка да денежный налог весь целёхонький, не говоря уж о страховке, займе и самообложении. По этим статьям у неё и за прошлый сорок второй год не выплачено. А тут Пашка Неуступов, по прозвищу Куверик, по здоровью не взятый в армию Ванин одногодок, приносит Дарье новые обязательства. И требует «с государством рассчитываться».

Голод в народе начинается как-то незаметно, понемногу, и никто не всплёскивает руками, когда в колхозе от истощения умирает первая старуха. А двери теперь почти не закрываются от великого изобилия нищих. Вскоре становится совсем нечего есть. Бабы ходят в дальний, ещё хлебный колхоз — менять одежду на зерно и картошку. У Дарьи есть хороший полушерстяной Иванов костюм. Иван купил его за три недели до войны, не успел и поносить вдоволь. Когда Дарье становится невмоготу и начинает больно болеть сердце, она выносит костюм из сенника и ловит далёкий, уже забиваемый затхлостью сундука Ванюшин запах. Раз, вывернув карманы, видит копеечку и махорочную пыльцу и потом долго сидит, разволнованная, с облегчающими слезами. А копеечку прячет в сахарницу.

На Первое мая сельский дедко, сивый бухтинник Миша, покупает ее единственную оставшуюся живность — козу. Половину цены Дарья берет деньгами (и тут же отдаёт их финагенту), половину — картошкой. И делит картошку тоже пополам: корзину на питание, корзину на семена. Но чтобы не умереть, приходится варить в самоваре и эту семенную картошку. Наконец Дарья решается: идёт с бабами, выменивает Иванов костюм на полмешка картошки и обрезками сажает полторы гряды. А корзиной оставшихся обрезанных картофелин питается до самой Казанской.

Наступает лето. Дарья каждый день ходит с бабами косить, а на привалах греет на солнышке опухшие ноги. Ее все время тянет в сон, кружится голова и тонко, по-угарному звенит в ушах. Дома Дарья разговаривает с самоваром, как раньше разговаривала с козой или с подпольной мышкой (мышка в ее избе теперь не живёт).

И вдруг к Дарье снова приходит Пашка Куверик и требует заплатить деньги. Одна ты, говорит, во всей деревне злоупорничаешь. Больше Пашка ждать не намерен: придётся, видно, принимать меры. Деловито оглядев избу, он начинает описывать имущество, потом уносит то, что находит ценным, — два фунта шерсти и самовар. Дарья, плача, умоляет оставить ей самовар: «Век буду Бога за тебя молить, Пашенька», но Кувери и слушать не хочет.

Без самовара в избе становится совсем неприютно и пусто. Дарья плачет, но и слезы в глазах кончаются. Она грызёт мягкую, изросшую в земле картофелину, ещё одну. Лёжа на печи, Дарья пытается отделить явь от сна и никак не может. Далёкие громы кажутся ей шумом широкой, идущей двумя полосами войны. Война представляется Дарье в виде двух бесконечных рядов солдат с ружьями, и эти солдаты поочерёдно стреляют друг в друга. А Иван — на горушке, и у него почему-то нет ружья. Дарья мучительно хочет окрикнуть его, чтобы он поскорее взял ружье, но крика не получается. Она бежит к сыну, да ноги не слушаются и что-то тяжёлое, всесильное мешает ей. А ряды солдат все дальше и дальше...

На третий или четвёртый день Сурганиха видит в магазине выставленный на прилавке Дарьин самовар. «Бес этот Куверик, — думает Сурганиха, — самовар отнял у старухи». На покосе она рассказывает о самоваре бабам, выясняется, что Дарья уже третий день не выходит в поле. Бабы со всей деревни собирают кто сколько может и, выкупив самовар, довольные, идут к Дарьиной избе, да только хозяйки в ней нет. «Видно, сердешная, по миру ушла», — говорит Сурганиха.

За лето через деревню идут сотни нищих: стариков, детей, старушек. Но Дарью никто не видел, и домой она не возвращается. И только зимой до деревни доходит слух, что километрах в десяти отсюда, в сеновале на лесной пустоши, нашли какую-то мёртвую старуху. Кусочки в ее корзине уже высохли, и одежда на ней была летняя. Бабы единогласно решают, что это обязательно и есть ихняя Дарья. Но старик Миша только подсмеивается над бабами: «Да разве мало таких старух по матушке-Расее? Ежели считать этих старух, дак, поди, и цифров не хватит».

Василий Иванович Белов р. 1932 Такая война - Рассказ (1960)

Ваню - сына Дарьи Румянцевой - убило на фронте в 42-м г., а бумага с печатью и непонятной, но уж больно подозрительной подписью (один крючок с петелькой) приходит больше чем через год. И решает Дарья, что бумага фальшивая, подделанная каким-то недобрым человеком. Когда через деревню проезжают цыгане, Дарья каждый раз ходит гадать на Ваню. И каждый раз карты раскидываются как нельзя лучше. Получается - жив он. И Дарья терпеливо ждет конца войны. К ночи, зимой и осенью, она уходит на конюшню стеречь лошадей и там все думает про сына Ивана С рассветом возвращается, волоча по пути какую-нибудь ломину, брошенный колышек либо гнилую тесину - без дров зимой не проживешь. Избу она топит через день, а картошку выдумывает варить в самоваре: и проще и выгоднее, да и кипяток для питья выходит вроде бы чем-то позанятнее. Дарья еще не вышла из возраста, и с нее берут полный налог: яйца, мясо, шерсть, картошку. И все она уже сдала, кое-что прикупив, иногда заменив одно другим, и только по мясу числится за ней недоимка да денежный налог весь целехонький, не говоря уж о страховке, займе и самообложении. По этим статьям у нее и за прошлый сорок второй год не выплачено. А тут Пашка Неуступов, по прозвищу Куверик, по здоровью не взятый в армию Ванин одногодок, приносит Дарье новые обязательства. И требует «с государством рассчитываться». Голод в народе начинается как-то незаметно, понемногу, и никто не всплескивает руками, когда в колхозе от истощения умирает первая старуха. А двери теперь почти не закрываются от великого изобилия нищих. Вскоре становится совсем нечего есть. Бабы ходят в дальний, еще хлебный колхоз - менять одежду на зерно и картошку. У Дарьи есть хороший полушерстяной Иванов костюм. Иван купил его за три недели до войны, не успел и поносить вдоволь. Когда Дарье становится невмоготу и начинает больно болеть сердце, она выносит костюм из сенника и ловит далекий, уже забиваемый затхлостью сундука Ванюшин запах. Раз, вывернув карманы, видит копеечку и махорочную пыльцу и потом долго сидит, разволнованная, с облегчающими слезами. А копеечку прячет в сахарницу. На Первое мая сельский дедко, сивый бухтинник Миша, покупает ее единственную оставшуюся живность - козу. Половину цены Дарья берет деньгами (и тут же отдает их финагенту), половину - картошкой. И делит картошку тоже пополам: корзину на питание, корзину на семена. Но чтобы не умереть, приходится варить в самоваре и эту семенную картошку. Наконец Дарья решается: идет с бабами, выменивает Иванов костюм на полмешка картошки и обрезками сажает полторы гряды. А корзиной оставшихся обрезанных картофелин питается до самой Казанской. Наступает лето. Дарья каждый день ходит с бабами косить, а на привалах греет на солнышке опухшие ноги. Ее все время тянет в сон, кружится голова и тонко, по-угарному звенит в ушах. Дома Дарья разговаривает с самоваром, как раньше разговаривала с козой или с подпольной мышкой (мышка в ее избе теперь не живет). И вдруг к Дарье снова приходит Пашка Куверик и требует заплатить деньги. Одна ты, говорит, во всей деревне злоупорничаешь. Больше Пашка ждать не намерен: придется, видно, принимать меры. Деловито оглядев избу, он начинает описывать имущество, потом уносит то, что находит ценным, - два фунта шерсти и самовар. Дарья, плача, умоляет оставить ей самовар: «Век буду Бога за тебя молить, Пашенька», но Кувери и слушать не хочет. Без самовара в избе становится совсем неприютно и пусто. Дарья плачет, но и слезы в глазах кончаются. Она грызет мягкую, изросшую в земле картофелину, еще одну. Лежа на печи, Дарья пытается отделить явь от сна и никак не может. Далекие громы кажутся ей шумом широкой, идущей двумя полосами войны. Война представляется Дарье в виде двух бесконечных рядов солдат с ружьями, и эти солдаты поочередно стреляют друг в друга. А Иван - на горушке, и у него почему-то нет ружья. Дарья мучительно хочет окрикнуть его, чтобы он поскорее взял ружье, но крика не получается. Она бежит к сыну, да ноги не слушаются и что-то тяжелое, всесильное мешает ей. А ряды солдат все дальше и дальше... На третий или четвертый день Сурганиха видит в магазине выставленный на прилавке Дарьин самовар. «Бес этот Куверик, - думает Сурганиха, - самовар отнял у старухи». На покосе она рассказывает о самоваре бабам, выясняется, что Дарья уже третий день не выходит в поле. Бабы со всей деревни собирают кто сколько может и, выкупив самовар, довольные, идут к Дарьиной избе, да только хозяйки в ней нет. «Видно, сердешная, по миру ушла», - говорит Сурганиха. За лето через деревню идут сотни нищих: стариков, детей, старушек. Но Дарью никто не видел, и домой она не возвращается. И только зимой до деревни доходит слух, что километрах в десяти отсюда, в сеновале на лесной пустоши, нашли какую-то мертвую старуху. Кусочки в ее корзине уже высохли, и одежда на ней была летняя. Бабы единогласно решают, что это обязательно и есть ихняя Дарья. Но старик Миша только подсмеивается над бабами: «Да разве мало таких старух по матушке-Расее? Ежели считать этих старух, дак, поди, и цифров не хватит». А может, и правы они, эти бабы, кто знает? Они, бабы, почти всегда бывают правы, особенно когда на земле такая война... П. Е. Спиваковский

Василий Иванович Белов

«Такая война»

А может, и правы они, эти бабы, кто знает? Они, бабы, почти всегда бывают правы, особенно когда на земле такая война…

У Дарьи Румянцевой убили на фронте в 42-м году сына, а уже через год ей приходит бумага с печатью и непонятной подписью. Она решает, что все это кто-то подделал, бумага не может быть настоящей. Дарья обращалась каждый день к цыганам, которые проезжали деревню. Они ей нагадали, что Ваня живой. Дарья не особенно в это верит, но ждет с нетерпением окончания войны.

Зимой и осенью она ходит стеречь лошадей, где постоянно думает о своем сыне – Иване. Наутро возвращается домой, прихватив какую-нибудь ветку. Зима длинная и холодная, без дров обойтись просто невозможно. Свою избу она топила не каждый день, так намного проще и экономнее. Картошку придумала варить в самоваре, к тому же вода остается горячая – для питья сойдет.

Дарья еще держится в форме, поэтому на нее также накладывают налог. Вот так и проходит жизнь Дарьи.

Голод в народе укоренялся понемногу, умерла первая старуха от истощения, увеличилось количество нищих и голодных, люди стали выносить все из дома на продажу. В основном обменивали одежду на продукты. У Дарьи остался Ванин полушерстяной костюм, но она не хотела его продавать.

На Первое мая Дарья продает последнюю единственную козу сельскому деду Мише, взяв за нее часть денег и картошки. Делит она ее по корзиночкам: половину – на посев, половину – на еду. Но время подходит и к семенной картошке, теперь у нее нет ничего, кроме Иванова костюма, который она обменивает.

Наступает лето и Дарья приступает к работе вместе с остальными бабами. Однако приходит снова Пашка Куверик и требует возвращать долги. Видя, что Дарья не думает что-то отдавать, забирает силой самовар и два фунта шерсти.

Теперь ей не на чем сварить картофелину, она ест ее сырой, выкапывая прямо из земли. Лежа на печи, она перестает воспринимать реальность. Ей привиделся Иван, стоящий на горе без оружия, а вокруг него все стреляют. Дарья бежит к нему, она не может ничего ему крикнуть. Через три дня Дарья исчезла из села. И только зимой в деревне становится известно о смерти какой-то старухи. Бабы решают, что это и есть их Дарья.

Февраль 1972г
"… к 8.00 к пирсу были посланы разъездные и рабочие катера, на которых разместилось около 30 человек во главе с президентом Сомали и МО СССР. Несмотря на свежий ветер, высадка и встреча гостей прошли без приключений. Приключения (или, точнее, неожиданности) начались на борту. Едва я начал рассказ о главном комплексе П-35, как А.А.Гречко приказал:
- Покажите ракету.
Приказание выполнили. Сомалийские гости были восхищены и шумно выражали свое удовлетворение. И вдруг, неожиданно для всех и для меня в первую очередь, министр приказал:
- Произведите выстрел одной ракетой.
Сказал он это вполголоса - его слова разобрали только члены нашей делегации и стоявший рядом командир корабля Ю.И.Дерябин.
Что делать? Приказ министра - не шутка. Но, с одной стороны, - мы находимся в столице иностранного государства, с другой - часть ракет снаряжены спецзарядом. Соображал я несколько секунд.
- Товарищ Министр! Стрелять в этих условиях не могу.
- Почему?
- По Вашему приказу часть ракет снаряжены спецзарядом.
- Ну, свой приказ я могу изменить, но со спецзарядами надо быть осторожнее. Хорошо, продолжай показ.
Далее шло все благополучно до тех пор, пока мы все не подошли к ПУ ЗРК "Волна" . Едва подняли ракеты на направляющие и я начал рассказ, как министр произнес:
- Ну, здесь-то СБЧ нет. Произведите двухракетный залп.
Не успел я открыть рот, как Н.В.Огарков шепнул мне:
- Не перечь. выполняй.

Весь экипаж готовился к приему, был одет в парадную форму, но мне пришлось скомандовать "Боевая тревога!".
В ходовую рубку поднялся флагманский ракетчик эскадры:
- Товарищ адмирал! Мы еще на Сокотре вывели комплекс на плановый осмотр.
Час от часу не легче!
- Какая фактическая готовность?
- Задержка - 7 минут.
- Готовь комплекс к пуску двух ракет.
Флагманский ракетчик пулей слетел в пост. Настала моя очередь докладывать министру. Проверив, что все гости находятся в укрытиях, я доложил маршалу:
- Готовность к пуску - 7 минут.
Сопровождающий Министра генерал-майор что-то отметил в записной книжке.
Минуты бежали стремительно: три, две, одна минута до пуска. Министр смотрит на часы. Чувствую, что происходит задержка. И в это время прямо по выбранному пеленгу стрельбы появился самолет. Я решил использовать это обстоятельство. Еще минута...
Маршал А.А.Гречко посмотрел на меня.
- Товарищ министр! По пеленгу стрельбы - самолет.
Министр посмотрел в бинокль и объяснил обстановку президенту:
- Если это американский самолет, пусть адмирал его собьет, - с каменным лицом произнес Сиад Барре.
Я мгновенно среагировал, обратившись к стоявшему рядом сомалийскому полковнику - командующему ПВО страны и к тому же - племяннику президента (полковник когда-то учился у нас и хорошо знал русский язык):
- Товарищ полковник, это по Ваше части. Чей самолет?
Полковник задумался.
- Я думаю, что французский, идет из Джибути на Маврикий, - достаточно профессионально ответил он.
- Французов сбивать не будем, - заключил маршал А.А.Гречко.
Не успел он закончить фразу, как первая ракета сорвалась с направляющих и понеслась к цели. За ней - вторая.
Министр вопросительно посмотрел на меня, зная, что наведение и захват были отключены для обеспечения безопасности. Для гостей я схитрил:
- Цель вышла из опасной зоны.
Эффект от стрельбы был потрясающий - сомалийцы не могли успокоиться несколько десятков минут, министр обороны тоже..." - руководитель отряда кораблей контр-адмирал В.С. Кругляков.
+++++++++++++++++
Март 1974г.
"Производственная база для ремонта - "ПМ-129". Основа отдыха - морские купания на пляже, расположенном неподалеку от порта, немного свободного от работ времени, экскурсия в город. Пляж отличный, его именуют "русским" из-за построенной моряками наших кораблей небольшой раздевалки.
Бербера городок небольшой, без каких-либо достопримечательностей, если не считать самой убогой окраины, прозванной моряками "Черемушками". По рассказам, местные власти свезли сюда из города и окрестностей все нищенское жилье - хижины из ящиков, кусков железа, картона и тряпья. Потрясающая нищета, "дно"! Контрасты XX века! Население, в основной массе, беднота. Утром у ворот порта стоит толпа истощенных мужчин, босых, в длинных балахонах в расчете получить хоть какую-нибудь работу. Ночью некоторые тут на земле и ночуют, завернувшись в свое одеяние, как в спальный мешок.
ВМФ ведет в Бербере строительство. В порту построена приличная причальная стенка. В городе строится служебно-жилой городок ПМТО - две казармы, штаб, камбуз-столовая, два хранилища, две гостиницы на 50 человек каждая. Построен жилой дом. Предполагается, что к офицерам базирующихся кораблей смогут приезжать жены.
За городской чертой, километрах в четырех от порта размещается узел связи ВМФ "Палас", обеспечивающий управление силами в Индийском океане и южной Атлантике. Вся техника в кунгах и ав-томобильных фургонах.
Когда через несколько лет сомалийские власти в ультимативной форме потребуют от нас убраться из Берберы в течение нескольких суток, узел связи удастся эвакуировать в Аден именно потому, что он на колесах. Остальное придется оставить на долгую память сома-лийцам.
Весьма серьезной задачей, поступившей из Главного штаба, явилось изучение возможности продления пребывания лодок в зоне Индийского океана с несением боевой службы. Проведенный анализ состояния дел, с заслушиванием докладов командиров боевых частей, начальников служб и флагманских специалистов, показал, что многие системы и механизмы лодок почти выработали установленный ресурс.
Конечно, если Родина прикажет, повоюем, но еще и до Камчатки не близок путь. С учетом всего и вся разработали подробные предложения по несению боевой службы и переходу в базу. Москва утвердила, так же, как и предложенный нами в инициативном порядке план захода "Башкирии" в Аден.
После несколько затянувшегося согласования, 16 марта удалось нанести визит мэру Берберы и старшему морскому начальнику. С нашей стороны присутствовали командиры кораблей, командир ПМТО и руководитель группы военных представителей.
Мэр окончил военно-морское училище в Баку и неплохо говорит по-русски, а старший морской начальник собирается на учебу в ленинградскую Академию. По окончании беседы пригласил их на прием, который вечером орга-низовали на "Башкирии". Конференц-зал был заполнен под завязку, и прием оказался, по отзывам местных участников, наиболее впечатляющим из числа проводившихся ранее.
Харгейса город с населением около 50 тысяч. На въезде много красивых вилл, утопающих в экзотической расти-тельности с массой цветов. Принимал нас начальник советской геологической партии, ведущей по договору с правительством Сомали разведку минеральных ресурсов. Одна из его сотрудниц согласилась быть гидом по рынку города. Энергично торгуясь с продавцами, она помогла быстро расстаться с остатками валюты и приобрести в качестве африканских сувениров для жен и дочерей по несколько отрезов тканей экзотических расцветок.
Вечером любезные хозяева организовали праздничный ужин, пригласив соседей, советских преподавателей, работающих по контракту в местных школах. Русское застолье с рассказами, песнями, танцами продолжалось до полуночи. Переночевав на отведенной нам вилле, позавтракав и сердечно поблагодарив хозяев, отправились в обратный путь.
К 25 марта запланированные работы на кораблях завершили. Утром на тральщике возвратились офицеры штаба с "Маршала Ворошилова", стоящего на рейде острова Сокотра. Привезли остававшиеся на ВПК вещи и документы.
Вечером устроили небольшой прощальный ужин для командования ПМТО и командиров кораблей. Поблагодарил местных товарищей за помощь в работах и душевное отношение к нашим морякам.
26 марта в 7 часов ЭОС и лодки начали выход на внешний рейд. На остающихся кораблях построены экипажи, с "ПМ-129" звучит "Прошание славянки". Подождал отхода всех кораблей, тепло распрощались с новыми друзьями. Встречи и прощания - удел моряков! Катер быстро домчал до "Башкирии", прощай, Бербера! Успехов вам, друзья, в этом, не самом комфортном из мест вдали от Родины!" - руководитель отряда кораблей Р.А.Голосов.
+++++++++++++++++++++++
Начало 1977г.
"…из Москвы пришло решение. Новое место посмотреть, никаких документов сомалийской стороне не оставлять, на словах сказать, что все пришлем из Союза..
Место обследовали основательно, составили обстоятельный отчет по установленному порядку, который представили в Москву. Перед отъездом вместе с главным военным советником я еще раз был на приеме у Самантара. Вице-президент сказал, что Сиад Барре ожидает ответа советской стороны, можно ли построить военно-морскую базу в обследованном нами районе и какова будет помощь Советского Союза в ее строительстве. Самантар посетовал на то, что объем помощи со стороны Союза меньше того, на что рассчитывала сомалийская сторона.
Моя командировка в Сомали совпала со временем, когда отношения между нашими странами стали резко ухудшаться. Это чувствовалось во время всех встреч и переговоров. При всяком удобном и неудобном случае на всех уровнях было одно и то же - Советский Союз помогает мало, надо давать Сомали больше, больше и еще раз больше. Через некоторое время после моего возвращения из командировки в Сомали наше правительство отозвало из этой страны советских специалистов." - участник того визита В.И.Манойлин.
++++++++++++++++++++
"Уже весной посольство стало получать данные о том, что правительство Сомали не только заметно расширило помощь действовавшим в Огадене сомалийским "фронтам освобождения", но и явочным порядком начало вводить свои регулярные воинские части в приграничные районы Эфиопии и устанавливать там свою администрацию. Помню, как в один из рабочих дней ко мне пришел руководитель наших специалистов работавших в восточных районах Огадена, с тем чтобы посоветоваться относительно выхода из трудного положения, в которое он попал: в этих районах фактическая власть находится в руках сомалийских военных, к которым приходится обращаться нашим специалистам по разным каждодневным вопросам - пропуска, транспорт, бензин и пр. Эфиопской администрации там, на мес-тах, нет. Сомалийцы к нашим людям относятся нормально, никаких особых претензий к ним нет, работа продолжается.
Сообщения наших людей из пограничного района были тревожным сигналом, который, вместе с другими, не оставлял у нас сомнений, что дело идет к "большой войне" между Сомали и Эфиопией…". - дипломат С.Я.Синицын.
++++++++++++++++++++
"В 1977 году война между Сомали и Эфиопией была в разгаре…. Советский Союз пытался соблюдать нейтралитет, но в итоге попал в крайне неловкое положение: ведь наши военные советники работали и в той, и в другой стране...
Выступая на XXV съезде КПСС, сомалийский лидер Сиад Барре рассказывал, как он строит социализм, и наше руководство охотно ему верило, потому что хотело верить. Мы, те, кто работали в Сомали, убеждались, что наше руководство слабо знает обстановку в этой стране. Был торжественный визит Н.В.Подгорного, который в Москве считали очень удачным. А в Могадишо визитом остались недовольны, потому что считали, что советский руководитель должен был привезти им большие денежные подарки или кредиты. Им нужно было с нас получить как можно больше. … в стране царили феодальные порядки, фанатизм и культ личности президента.
Я пытался информировать Москву об истинном положении вещей, но мои письма туда не доходили, иногда уничтожались на моих глазах, поскольку шли вразрез с оптимистическими реляциями руководства советской колонии. Явление в общем-то распространенное…
Первый признак надвигающейся грозы был связан с визитом Фиделя Кастро в Сомали. По всему Могадишо расклеили портреты гостя. В Сомали, кстати, работали и кубинские военные советники, и у них была та же проблема, что и у нас, хорошие отношения с Эфиопией.
Когда Кастро выступал, ему аплодировали. Но в тот момент, когда в своей речи он посоветовал сомалийцам перенять опыт Эфиопии в создании коммун, началось что-то невообразимое: поднялся ор и свист, в кубинского лидера полетели камни, люди бросились срывать его портреты со стен. Сиад Барре отдал приказ всем кубинцам покинуть страну в течение 48 часов. Кубинцы явно не успевали, и мы приютили их у себя, благо наша колония военных специалистов с семьями находилась не в самом Могадишо, а несколько на отшибе.
Но дошла очередь и до нас. И вот что меня поразило - как мгновенно друг может стать врагом. Мы действительно дружили с нашими сомалийскими коллегами. Они, бывало, говорили: "У нас с вами много общего в самом главном. У нас революция произошла в октябре, и у вас революция октябрьская. Ваша страна называется СССР, и наша по-русски называется СССР - Союз Сомалийских Социалистических Республик". Я поинтересовался, а какие республики входят в состав Сомалийского Союза? Выяснилось, что президент Сиад Барре считал неотъемлемой частью Сомали такие государства, как Кения, Эфиопия, Джибути...
Еще утром - 13 ноября мы с сомалийскими коллегами здоровались, улыбались друг другу. Днем президент объявил о денонсации договоров с Советским Союзом и фактически предложил нам убираться вон. Вечером мы уже были окружены врагами.
Для Москвы, убаюканной сказками о нерушимой дружбе, это был неприятный сюрприз. А для нас - сущий кошмар. В домах, где жили советские семьи, отключили электричество и воду. Поселок оцепили коммандос. Чтобы защищать нас от разъяренных толп. Они скапливались вокруг, выкрикивали угрозы и оскорбления, швыряли камнями. Начались трудности с питанием - в магазинах советским ничего не продавали. Удалось подстрелить несколько диких свиней, мясо которых в Сомали считается несъедобным.
В отличие от кубинцев нам милостиво дали целую неделю на то, чтобы покинуть страну. Советская колония оказалась на положении заложников. Кроме того, там была масса советского имущества. Как все это вывезти за неделю? Сомалийцы решили проблему просто, взяли и все конфисковали. Но как за неделю вывезти тысячи советских специалистов с семьями? Я обратился к командующему сомалийским флотом с просьбой разрешить заход в порт наших десантных кораблей из Аденского залива для эвакуации нашего имущества. Но Сиад Барре запретил: "эвакуировать из Сомали нечего".
Наша группа начала переправляться в аэропорт, который оказался ловушкой. Там над нами просто измывались. За нами присылали спецрейсы - пассажирские "ИЛы", которые вели опытные военные пилоты в штатском. Когда ночью самолеты шли на посадку, на взлетных полосах полностью вырубали электричество. Только чудо и сноровка наших летчиков спасали от катастроф.
Очередь на таможенный досмотр стала бесконечно долгой. Женщины с детьми спали на полу, начали болеть. А таможенники неторопливо, круглые сутки, сменяя друг друга, потрошили чемоданы и сумки.
Не знаю - правда или нет, но говорили, что особенным издевательствам подвергся кубинский посол. Его раздели чуть ли не догола. Впрочем, и нашим досталось - не дай Бог. Отбирали практически все, включая поношенные детские вещички. Вытряхивает таможенник чемодан и попросту грабит. Смеется и откладывает приглянувшиеся ему вещи, говорит: "Это - мое". А сверху на антресолях дежурили с кинокамерами корреспонденты Би-би-си и Синьхуа.
И все-таки дождались те корреспонденты сенсации. Дошла очередь до одного нашего специалиста. Когда таможенник затеял издевательство над его семьей, расшвырял по полу детские вещи, он, здоровенный мужик, врезал ему как следует.
И тут мы все, безоружные, вооружились полными бутылками "пепси-колы" и встали стеной, готовые драться. Те сообразили, что любая заваруха со стрельбой по безоружным кончится плохо для них. Струсили. Тут как раз и наш морской десант подоспел. Дело сразу пошло быстрее. Я улетал последним на АН-12, Меня таможня вообще не досматривала. Ну а когда прибыли на Родину, с нас взяли подписку о неразглашении..." - И.Г.Пенков, в то время старший политический советник начальника политотдела ВМС Сомали.
+++++++++++++++++++++++++++
"В то время я находился на большом десантном корабле "50 лет шефства ВЛКСМ". Базировались мы тогда на севере Сомали в порту Бербера в Аденском заливе. 13 ноября 1977 года президент Сомали Сиад Барре объявил, что до 20 ноября все советские граждане должны покинуть страну. Кроме того, сомалийское руководство заявило, что все советское имущество, находящееся на территории республики, конфискуется. Я немедленно информировал центр о необходимости срочно организовать эвакуацию.
Центр устроил мне нагоняй за паникерство и предложил составить план постепенной эвакуации до нового года. Я такой план составил и передал в центр. 14 ноября пришло указание переделать план. В этой волоките прошел еще один день. Только 16 ноября поступило распоряжение срочно идти в Могадишо.
Мой корабль, когда еще был совсем новым, легко набирал скорость в 15 узлов. Но за восемь месяцев службы в южных морях оброс ракушками и водорослями. Времени-то осталось в обрез: от Берберы до Могадишо четверо суток ходу. Я по лоцманским картам определил оптимальный маршрут с использованием попутных морских течений.
Прибыли мы как раз в последний день ультиматума - в полдень 20 ноября. Поскольку сомалийские власти вели себя по отношению к нам, мягко выражаясь, непорядочно, я не счел нужным запрашивать разрешение на вход в гавань Могадишо. Там еще стоял наш транспортный корабль, которому не разрешали подойти к причалу для погрузки советского имущества Мол, грузить нечего, все теперь стало собственностью Сомали.
Естественно, эту противозаконную акцию мы не признали. Высадили морских пехотинцев на берег. Как только на берегу появились наши десантники, ситуация мгновенно изменилась. Издевательства над нашими людьми прекратились, и никто не осмелился препятствовать погрузке советского имущества на транспортный корабль." - М.Н. Хронопуло, в то время капитан 1 ранга, начальник штаба 8 ОПЭСК ВМФ.
++++++++++++++++++++++++
"…в 77м, на Аравийском полуострове и в Африке ситуация резко обострилась, как нам по простому объяснял замполит, "сомалийские сепаратисты покатили бочку на социалистических эфиопов", они и на йеменские территории претендовали.
Так что наш поход начинался с порта Могадишо, но в порт нас сомалийцы не пустили. Тогда подошёл корабль сопровождения БПК "Чапаев", сделал разворот в гавани, и порт для нас был открыт. Семьи дипломатов, специалистов забрали другие суда, а на наш корабль (БДК "50 лет шефству ВЛКСМ") загрузили аэродромную технику, авиационные наливники. В открытом море мы всё это передали на сухогрузы. Задача была непростая, но выполни ли аккуратно, только у одного КрАЗа рама переломилась.
А уж после этого отправились на Сокотру - объяснить сомалийцам, чей это остров. Йемен к тому времени уже направил туда войска, мы перебросили на остров их танковую бригаду (Т-34), специалистов, продукты." - сержант батальона морской пехоты ТОФ С.М.Юдин.
++++++++++++++++++++++++
Один из участников десанта вспоминал:
"На берегу стеной высились штабеля ящиков с тем самым имуществом, которое сомалийское руководство решило себе присвоить. За этими штабелями на высотке располагались вооруженные люди. А перед штабелями на узкой полосе вдоль причала находились советские специалисты с семьями, точнее, какая-то часть из них. Остальные были в аэропорту Могадишо. На этой узкой полосе суши они провели не то двое, не то трое суток под палящим солнцем. Выйти оттуда было страшно, поскольку по штабелям время от времени стреляли. Люди были в отчаянии.
Когда к ним на выручку подошли десантные катера, женщины плакали, а одна из них не выдержала и прыгнула в воду с высокого мола вместе с ребенком. Моряки ее тут же подобрали, а потом дали несколько очередей поверх той баррикады из ящиков. Обстановка нормализовалась, все пошло как по маслу."
+++++++++++++++++++++++++
Командующий Камчатской военной флотилией И.М.Капитанец:
"В Республике Сомали, расположенной на Африканском Роге, произошел переворот, который изменил политическую ориен-тацию по отношению к СССР, причем мы потеряли там аэродром, пункт базирования кораблей и узел связи.
Плавмастерская КВФ оказалась в сложных условиях и около года находилась в Сомали, затем в Сингапуре на ремонте и вернулась с боевой службы лишь через 22 месяца. Правда, мы за это время один раз произвели смену экипажа плавмастерской, и тем не менее это был подвиг, рекорд пребывания корабля за пределами Камчатки.
Встречали мы его всем Военным советом. Моряки выглядели похудевшими и обносившимися, но были полны решимости выполнить любое новое задание. На это способны только наши русские офицеры и матросы. Больно до слез было смотреть на встречавших их родных, истосковав-шихся по своим мужьям и отцам.
Да, это был подвиг. В тропическом климате, без кондиционеров, с ограниченным обеспечением и без денежного довольствия, моряки достойно продержались за границей, не имея никаких происшествий. Весь экипаж наградили ценными подарками, предоставили краткосрочные отпуска, а несение ими боевой службы было поставлено в пример всему личному составу флотилии."
______________________________________

Справка:
После поражения сомалийской армии в войне с Эфиопией в 1978 году, правление сомалийского президента Мохамеда Сеид Барре стало более авторитарным и произвольным, что вызвало рост оппозиционных настроений к его режиму.
Затем началась гражданская война которая длится по сей день.
К концу 1989 в руках формального лидера страны Барре оставались только столица и окрестности.
14 июня 2006 года исламисты из Союза исламских судов при поддержке тяжёлой техники вошли с трёх направлений в город Джоухар, практически не встретив серьёзного сопротивления, а на следующий день взяли Беледуэйне, в результате чего под их контролем оказался весь юг Сомали.
21 июля лидер СИС шейх Хасан Дахир Авейс призвал "сомалийский народ начать священную войну против эфиопов в Сомали".
В апреле 2008 года лидерами племён хабар-гидир (салебан, айр, дудубле) была провозглашена Автономная территория Химан и Хеб с центром в Ададо во главе с Мохамедом Ахмед Аденом (Тиэй).
Однако гражданская война в стране не прекращалась. Вслед за выводом эфиопских войск южная часть страны через короткое время перешла под контроль радикальных исламистов, которые заменили местные правительства и ввели повсюду законы шариата на подконтрольной территории. 7 мая 2009 исламисты атаковали Могадишо, заняли значительную часть города, но не смогли свергнуть правительство, которое удержалась на нескольких квадратных километрах, оставшихся под его контролем.
В августе 2010 года было официально объявлено о формировании новой автономной области в составе федерального Сомали. Именуемая как Авдаленд или Государство Адал, местная администрация не признает претензии сепаратистского сомалилендского правительства на суверенитет или на свою территорию.
Весной 2011 года возникло ещё одно самопровозглашенное государство на территории Сомали - 3 апреля 2011 года в столице Кении Найроби была провозглашена независимость государства Азания, президентом которой стал Мохамед Абди Ганди.
16 октября 2011 года армия Кении начала военную операцию против Аш-Шабааба в ответ на похищения иностранцев. Колонны военной техники пересекли границу с Сомали в воскресенье. Цель рейда, как заявляют власти Кении, вытеснить формирования "Аш-Шабаб" из приграничных районов и предотвратить проникновение боевиков на кенийскую территорию.
19 ноября 2011 года армия Эфиопии вторглась в Сомали, чтобы помочь Кении с наступлением на "Аль-Шабаб".
+++
США отправили военный персонал в Сомали.

11.01.2014, Власти США отправили военный персонал в Сомали. Об этом сообщает телеканал CBS. Среди отправленных в Сомали - три военных советника и три тренера. Их задачей станет обучение и помощь войскам Сомали в проведении операций против группировки "Аш-Шабаб", связанной с "Аль-Каидой". Сами американские военные расквартированы в столице Сомали г.Могадишо и не принимают в этих операциях участия. В дальнейшем количество военных советников США в Сомали может увеличиться, передает CBS.

Отметим, что в последний раз американские военные находились на территории Сомали в ходе операции ООН, известной как сражение в Могадишо, в 1993г.
+++
14 января 2014 г.,
В США осудили бывшего шифровальщика военной разведки за попытку присоединиться к террористической сети "Аш-Шабаб" в Сомали. Крэг Бэксэм приговорен к семи годам тюремного заключения. Такой вердикт вынес федеральный суд в Балтиморе (штат Мэриленд).
26-летний Бэксэм пошел на сделку с правосудием и согласился признать свою вину. В обмен прокуратура отказалась преследовать его по статьям, грозившим Бэксэму более суровым наказанием. Ему инкриминировали только уничтожение улик, которые могли быть использованы при проведении антитеррористического расследования, передает ИТАР-ТАСС.
По данным The Baltimore Sun, перед отъездом в Африку молодой человек уничтожил свой компьютер, чтобы скрыть, что он собирал информацию о сети "Аш-Шабаб". Бэксэм также купил авиабилет до Кении и обратно, надеясь, что так его действия будут выглядеть менее подозрительными, чем если бы он приобрел билет в один конец.
Темнокожий Бэксэм был арестован правоохранительными властями Кении в декабре 2011 года при попытке перебраться в Сомали. Впоследствии он был выдан властям США.
На допросах, которые вели сотрудники Федерального бюро расследований (ФБР) США, Бэксэм фактически признал, что был готов воевать в рядах "Аш-Шабаб", в том числе против сограждан.
Приговоренный служил ранее в сухопутных силах США, в которые записался в 2007 году. Был командирован в Ирак, затем - в Республику Корея. В 2011 году Бэксэм демобилизовался, после того как решил принять ислам. До отъезда в Кению он проживал в Лореле (штат Мэриленд), близ Вашингтона.

Привычное дело - Повесть (1966)

Едет на дровнях мужик Иван Африканович Дрынов. Напился с трактористом Мишкой Петровым и теперь с мерином Пармёном беседует. Везет из сельпо товар для магазина, а заехал спьяну не в ту деревню, значит, домой только - к утру... Дело привычное. А ночью по дороге нагоняет Ивана Африкановича все тот же Мишка. Еще выпили. И тут решает Иван Африканович сосватать Мишке свою троюродную сестру, сорокалетнюю Нюшкузоотехницу. Она, правда, с бельмом, зато если с левого боку глядеть, так и не видно... Нюшка прогоняет друзей ухватом, и ночевать им приходится в бане.

И как раз в это время у жены Ивана Африкановича Катерины родится девятый, Иван. А Катерина, хоть и запретила ей фельдшерица строгонастрого, после родов - сразу на работу, тяжело больная. И вспоминает Катерина, как в Петров день наблудил Иван с бойкой бабенкой из их села Дашкой Путанкой и потом, когда Катерина простила его, на радостях обменял доставшуюся от деда Библию на «гармонью» - жену веселить. А сейчас Дашка не хочет ухаживать за телятами, так Катерине приходится работать и за нее (а иначе семью и не прокормишь). Измученная работой и болезнью, Катерина внезапно падает в обморок. Ее увозят в больницу. Гипертония, удар. И только больше чем через две недели она возвращается домой.

А Иван Африканович тоже вспоминает про гармонь: не успел он научиться даже и на басах играть, как ее отобрали за недоимки.

Приходит время сенокоса. Иван Африканович в лесу, тайком, за семь верст от деревни косит по ночам. Если трех стогов не накосишь, корову кормить нечем: десяти процентов накошенного в колхозе сена хватает самое большее на месяц. В одну из ночей Иван Африканович берет с собой малолетнего сына Гришку, а тот потом по глупости рассказывает районному уполномоченному, что ходил с отцом ночью в лес косить. Ивану Африкановичу грозят судом: ведь он депутат сельсовета, а потом тот же уполномоченный требует «подсказать», кто еще в лесу по ночам косит, написать список... За это он обещает «не обобществлять» личные стога Дрынова. Иван Африканович договаривается с соседским председателем и вместе с Катериной ходит в лес на чужую территорию косить по ночам.

В это время в их деревню приезжает из Мурманска без копейки денег Митька Поляков, брат Катерины. Недели не прошло, как он напоил всю деревню, начальство облаял, Мишке сосватал Дашку Путанку, да и корову сеном обеспечил. И все будто походя. Дашка Путанка поит Мишку приворотным зельем, и его потом долго рвет, а через день по Митькиному наущению они едут в сельсовет и расписываются. Вскоре Дашка срывает с Мишкиного трактора репродукцию картины Рубенса «Союз земли и воды» (там изображена голая баба, по общему мнению, вылитая Нюшка) и сжигает «картинку» в печи из ревности. Мишка в ответ чуть не сбрасывает трактором Дашку, моющуюся в бане, вместе с баней прямо в речку. В результате - трактор поврежден, а на чердаке бани обнаружено незаконно скошенное сено. Сено заодно начинают искать у всех в деревне, доходит очередь и до Ивана Африкановича. Дело привычное.

Митьку вызывают в милицию, в район (за соучастие в порче трактора и за сено), но по ошибке пятнадцать суток дают не ему, а другому Полякову, тоже из Сосновки (там полдеревни Поляковы). Мишка же свои пятнадцать суток отбывает прямо в своей деревне, без отрыва от производства, по вечерам напиваясь с приставленным к нему сержантом.

После того как у Ивана Африкановича отбирают все накошенное тайком сено, Митька убеждает его бросить деревню и уехать в Заполярье на заработки. Не хочет Дрынов покидать родные места, да ведь если Митьку послушать, то другого выходато и нет... И Иван Африканович решается. Председатель не хочет давать ему справку, по которой можно получить паспорт, но Дрынов в отчаянии угрожает ему кочергой, и председатель вдруг сникает: «Хоть все разбегитесь...»

Теперь Иван Африканович - вольный казак. Он прощается с Катериной и вдруг весь сжимается от боли, жалости и любви к ней. И, ничего не говоря, отталкивает ее, словно с берега в омут.

А Катерине после его отъезда приходится косить одной. Тамто, во время косьбы, и настигает ее второй удар. Еле живую, ее привозят домой. И в больницу в таком состоянии нельзя - умрет, не довезут.

А Иван Африканович возвращается в родную деревню. Наездился. И рассказывает он чуть знакомому парню из дальней заозерной деревни, как поехали было с Митькой, да он лук продавал и вовремя в поезд вскочить не успел, а билетыто все у него и остались. Высадили Ивана Африкановича и потребовали, чтобы он в течение трех часов уехал назад, в деревню, а штраф, мол, в колхоз пришлют, да только как ехать, если не на что, - не сказали. И вдруг - поезд подошел и с него слез Митька. Так тут Иван Африканович и взмолился: «Не надо мне ничего, отпусти ты меня только домой». Продали они лук, купили обратный билет, и поехал, наконец, Дрынов домой.

А парень в ответ на рассказ сообщает новость: в деревне Ивана Африкановича баба померла, ребятишек много осталось. Парень уходит, а Дрынов вдруг падает на дорогу, зажимает руками голову и перекатывается в придорожную канаву. Бухает кулаком в луговину, грызет землю...

Рогуля, корова Ивана Африкановича, вспоминает свою жизнь, будто удивляясь ей, косматому солнцу, теплу. Она всегда была равнодушна к себе, и очень редко нарушалась ее вневременная необъятная созерцательность. Приходит мать Катерины Евстолья, плачет над своей ведерницей и велит всем детям обнять Рогулю, проститься. Дрынов просит Мишку зарезать корову, сам не может. Мясо обещают принять в столовую. Иван Африканович перебирает Рогулины потроха, и на его окровавленные пальцы капают слезы.

Детей Ивана Африкановича, Митьку и Ваську, отдают в приют, Антошку - в училище. Митька пишет, чтобы посылали Катюшку нему в Мурманск, только больно малато. Остаются Гришка с Марусей да два младенца. И то трудно: Евстолья стара, руки стали худые. Она вспоминает, как Катерина перед смертью, уже без памяти, звала мужа: «Иван, ветрено, ой, Иван, ветрено как!»

После смерти жены Иван Африканович не хочет жить. Ходит обросший, страшный да курит горький сельповский табак. А Нюшка берет на себя заботу о его детях.

Иван Африканович идет в лес (ищет осину для новой лодки) и вдруг видит на ветке платок Катерины. Глотая слезы, вдыхает горький, родимый запах ее волос... Надо идти. Идти. Постепенно он понимает, что заблудился. А без хлеба в лесу каюк. Он много думает о смерти, все больше слабеет и лишь на третий день, когда уже на карачках ползет, вдруг слышит тракторный гул. А спасший своего друга Мишка поначалу думает, что Иван Африканович пьян, да так ничего и не понимает. Дело привычное.

Через два дня, на сороковой день после Катерининой смерти, Иван Африканович, сидя на могиле жены, рассказывает ей о детях, говорит, что худо ему без нее, что будет ходить к ней. И просит ждать... «Милая, светлая моя... вон рябины тебе принес...»

Он весь дрожит. Горе пластает его на похолодевшей, не обросшей травой земле. И никто этого не видит.

Плотницкие рассказы - Повесть (1968)

Март 1966 г; Тридцатичетырехлетний инженер Константин Платонович Зорин вспоминает, как его, выходца из деревни, унижали городские бюрократы и как когдато возненавидел он все деревенское. А теперь тянет назад, в родную деревню, вот и приехал он сюда в отпуск, на двадцать четыре дня, и хочется баню топить каждый день, но его баня слишком стара, а восстановить ее в одиночку, несмотря на плотницкую закваску, приобретенную в школе ФЗО, Зорин не может и поэтому обращается за помощью к соседустарику Олеше Смолину, да только тот не спешит приниматься за дело, а вместо этого рассказывает Зорину о своем детстве.

Родился Олеша, как Христос, в телячьем хлеву и как раз на самое Рождество. А грешить его заставил поп: не верил, что у Олеши нет грехов, и больно драл за уши, вот и решил тот согрешить - украл отцовский табак и стал курить. И тут же покаялся. А как начал Олеша грешить, жить стало легче, стегать враз перестали, но только пошла в его жизни с тех пор всякая путанка...

На следующий день Зорин и Смолин, взяв инструменты, идут ремонтировать баню. Мимо них проходит сосед, Авинер Павлович Козонков, сухожильный старик с бойкими глазами. Олеша разыгрывает Авинера, говоря, что у того корова якобы нестельная и что он останется без молока. Козонков, не понимая юмора, злится и угрожает Олеше, что напишет куда следует про сено, накошенное Смолиным без разрешения, и что сено у него отберут. В ответ Олеша говорит, что Авинер с разрешения сельсовета косит на кладбище - покойников грабит. Смолин и Козонков окончательно ссорятся, но когда Авинер уходит, Олеша замечает: всю жизнь у них с Авинером споры. С малолетства так. А жить друг без дружки не могут.

И начинает Смолин рассказывать. Олеша и Авинер - одногодки. Както ребята делали птичек из глины и фуркали - кто дальше. А Авинер (тогда еще Виня) набрал глины больше всех, насадил на ивовый прут да прямехонько в Федуленково окно, стекло так и брызнуло. Все, конечно, бежать. Федуленок - из избы, а Виня один на месте остался и только приговаривал: «Вон оне в поле побежали!» Ну, Федуленок и ринулся за ними, и Олешу настиг. Да и прикончил бы, если б не Олешин отец.

В двенадцать лет Винька и Олеша приходскую школу кончили, так Винька на своем гумне все ворота матюгами исписал - почерк у него был, как у земского начальника, а от работы Винька старался увильнуть, даже плуг отцовский портил, лишь бы навоз в борозду не кидать. И когда его отца пороли за неуплату податей, Виня бегал глядеть, да еще и хвастался: видел, дескать, как тятьку пороли и он на бревнах привязанный дергался... А потом отправился Олеша в Питер. Там мастераплотники били его сильно, но работать научили.

После стычки с Олешей Авинер в бане не показывается. Зорин, услышав, что к Козонкову приехала дочь Анфея, отправляется в гости. Авинер поит своего шести- или семилетнего внука водкой, а сам, пьяный, рассказывает Зорину о том, как ловок он был в молодости - обманывал всех вокруг и даже изпод углов только что заложенной церкви деньги вытащил.

На следующее утро Олеша на баню не является. Зорин идет к нему сам и узнает, что от Олеши требуют идти в лес - рубить ветошный корм (это результат козней Козонкова: он ведь и про работу магазина каждую неделю жалобу строчит). Только после обеда Зорин приходит ремонтировать баню и снова начинает рассказывать. На этот раз про то, как Козонков захотел жениться, да невестин отец отказал ему: на Авинеровых розвальнях завертки веревочные, так на первой же горушке, глядишь, заверткато и лопнет...

Потом Олеша рассказывает про свою любовь. У Таньки, Федуленковой дочки, коса густая была, ниже пояса. уши белые. А глаза - даже и не глаза, а два омутка, то синие, то черные. Ну, а Олеша робок был. И както в Успеньев день после праздника мужики напились, а парни спали на повети неподалеку от девок. Винька тогда пьяным прикинулся, а Олеша стал проситься под полог, где собирались спать Олешина двоюродная да Танька. Тут двоюроднаято и шмыгнула в избу: самовар, дескать, забыла закрыть. И назад не вышла - догадливая она была. А Олеша, весь от страха дрожа, - к Таньке, да та стала уговаривать его уйти... Олеша сдуру и пошел на улицу. Проплясался, а когда уже под утро зашел на поветь, услышал, как Винька под пологом его Таньку жамкает. И как целуются. А двоюродная, обсмеяв Олешу, сказала, что Танька велела его найти, да только где сыскатьто? Будто век не плясывал.

Олеша заканчивает свой рассказ. Мимо проезжает грузовик, водитель оскорбляет Смолина, однако Олеша лишь восхищается им: молодец, сразу видно - нездешний. Зорин, злясь и на водителя и на беззлобие Смолина, уходит не попрощавшись.

Козонков, придя к Смолину, рассказывает, как с восемнадцатого года стал он правой рукой Табакова, уполномоченного финотдела РИКа. И сам с колокольни колокол спехивал, да еще и маленькую нужду оттуда справил, с колокольнито. И в группке бедноты, созданной, чтоб вывести кулаков на чистую воду и открыть в деревне классовую войну, Авинер тоже участвовал. Так теперь товарищ Табаков, говорят, на персональной живет, и Козонков интересуется, нельзя ли и ему тоже персональную? Вот и документы все собраны... Зорин смотрит документы, но их явно недостаточно. Авинер жалуется, что посылал, дескать, заявление на персональную в район, да затеряли там: кругом одна плутня да бюрократство. А ведь Козонков, считай, с восемнадцатого года на руководящих работах - и секретарем в сельсовете, и бригадиром, два года «зав. мэтээф работал, а потом в сельпе» всю войну займы распространял. И наган у него был. Както повздорил Козонков с Федуленком - наганом грозил, а потом добился, чтоб того в колхоз не приняли: две коровы, два самовара, дом двоежилой. И тут Федуленка, как единоличника, таким налогом обложили... Авинер уходит. Дом Федуленка, где была контора колхоза, глядит пустыми, без рам, окошками. А на князьке сидит и мерзнет нахохленная ворона. Ей ничего не хочется делать.

Отпуск Зорина подходит к концу. Олеша работает на совесть и потому медленно. И рассказывает он Зорину, как направляли их, бывало, на трудгужповинность - дороги строить, как гнали то на лесозаготовку, то на сплав, а потом еще надо было в колхозе хлеб посеять, да только получалось на четыре недели позже нужного. Вспоминает Олеша, как пришли описывать имущество Федуленка. Дом - с молотка. Всю семью - в ссылку. Когда прощались, Танька к Олеше при всем народе подошла. Да как заплачет... Увезли их в Печору, было от них в первое время два или три письма, а потом - ни слуху ни духу. Олеше тогда Винька Козонков кулацкую агитацию приписал, и мучили Смолина сильно. Да и теперь Олеша не решается рассказать Зорину все до конца - тот ведь «партейный».

Баня оказывается готовой. Зорин хочет рассчитаться с Олешей, но тот будто не слышит. Потом они вместе парятся. Зорин специально для Олеши включает транзистор, оба слушают «Прекрасную мельничиху» Шуберта, а затем Зорин дарит транзистор Олеше.

Перед отъездом к Зорину приходят Олеша и Авинер. Выпив, они начинают спорить о коллективизации. Олеша говорит, что в деревне было не три слоя - кулак, бедняк и середняк, - а тридцать три, вспоминает, как в кулаки записали Кузю Перьева (у него и коровыто не было, да только Табакова обматерил в праздник). А по словам Авинера, Смолина самого следовало бы вместе с Федуленком - под корень: «Ты контра была, контра и есть». Доходит до драки. Авинер стучит о стену Олешиной головой. Появляется Настасья, жена Олеши, и уводит его домой. уходит и Авинер, приговаривая: «Я за дисциплинку родному брату... головы не пожалею... Отлетит в сторону!»

У Зорина начинается грипп. Он засыпает, потом встает и, пошатываясь, идет к Смолину. А там сидят и мирно беседуют... Авинер и Олеша. Смолин говорит, что оба они в одну землю уйдут, и просит Авинера, если Олеша умрет раньше, сделать ему гроб честь по чести - на шипах. И Козонков просит Смолина о том же, если Олеша его переживет. А потом оба, клоня сивые головы, тихо, стройно запевают старинную протяжную песню.

Зорин не может им подтянуть - он не знает ни слова из этой песни...

Василий Иванович Белов р. 1932

Такая война - Рассказ (1960)
Привычное дело - Повесть (1966)
Плотницкие рассказы - Повесть (1968)